В.Н. Чернецов, В.И. Мошинская

В ПОИСКАХ ДРЕВНЕЙ РОДИНЫ УГОРСКИХ НАРОДОВ

Необъятная территория Западной Сибири, лежащая между Уральским хребтом на западе и реками, текущими в Енисей, на востоке, на юге граничащая со степями Северного Казахстана и на севере простирающаяся до берегов Ледовитого океана, долгое время оставалась белым пятном в археологической науке. Суровые условия севера и трудная доступность ряда мест создавали многочисленные препятствия в изучении Западной Сибири, особенно ее таежных пространств. Территория эта лежит в бассейне двух великих рек - Иртыша и Оби с их многочисленными притоками, по берегам которых испокон веков обитали племена охотников и рыболовов - манси и ханты, в тундрах — племена ненцев-оленеводов, в южных районах - барабинцы.

Уже с давних пор эти племена привлекали к себе внимание путешественников и ученых. Еще в 1715 году ученым монахом Григорием Новицким была написана замечательная монография "Краткое описание о народе Остяцком", содержащая подробный рассказ о жизни и быте остяков и вогулов, то есть хантов и манси, их древних обычаях и вере. В том же XVIII веке Западную Сибирь посетили В. Зуев, И.Н. Лепехин, П.С. Паллас и ряд других ученых Великой экспедиции петербургской академии наук. В результате изучения народов Западной Сибири было установлено, что некоторые из них, а именно манси и ханты, принадлежат к обширной финно-угорской языковой семье и по языку являются ближайшими родственниками современным венграм. Как же случилось, что народы, близкие по своему происхождению, оказались так далеко друг от друга - один в Сибири на Оби, а другой на Дунае в Европе? Несмотря на то, что вопрос этот интересовал многих ученых, ответа на него не находилось. Причина же этого была в том, что, как мы уже говорили, древности Западной Сибири до недавнего времени оставались неизвестными, хотя в соседних областях археологические работы велись уже давно. Так, например, в Южной Сибири был открыт и исследован ряд культур эпохи бронзы и раннего железа, описание которых читатели могут найти в этом же томе. Многочисленные раскопки еще в прошлом веке были начаты на Каме и в Приуралье, где была открыта широко известная ананьинская культура эпохи раннего железа, описанная в настоящем томе, в очерке А.В. Збруевой. И только за последние тридцать лет и в Западной Сибири удалось провести ряд исследований, которые помогли наметить, хотя бы в общих чертах, древнюю историю ее племен и народов.

ОТКРЫТИЕ УСТЬ-ПОЛУЙСКОИ КУЛЬТУРЫ (IV век до н.э. — I век н.э.)

В 1925 году в археологический отдел Музея антропологии и этнографии Академии наук СССР в Ленинграде поступила коллекция, собранная местными краеведами на городище Вож-Пай, что по-хантыйски означает "Городской бугор". Под этим названием среди хантов известно древнее городище, расположенное на высоком берегу реки Оби, в нижнем ее течении, близ села Кушеват. Согласно преданию, это городище было некогда укрепленным рвами и валами селением, в котором жили предки одного из местных родов. Коллекция показала, что с этим преданием непосредственно связан лишь верхний слой - городища, относящийся к X - XIII векам.

Однако наличие нижнего слоя указывало, что это удобное, естественно защищенное место было обитаемо и в более древнее время. Вследствие недостаточной полноты материала датировать этот слой каким-либо временем не представлялось возможным, и находка осталась почти незамеченной. Однако вскоре при разборке старых коллекций археологического отдела Тобольского музея были обнаружены обломки совершенно аналогичных сосудов, но уже не из Кушевата, а из мест, расположенных недалеко от Тобольска. К сожалению, ни указания точного места нахождения, ни каких-либо сопровождающих материалов в коллекции не оказалось. В 1932 году были предприняты разведки по реке Северной Сосьве. На левом берегу этой реки, близ села Сортынья, был обнаружен ряд городищ, расположенных на мысах и укрепленных валами и рвами. Эти городища относятся к различному времени и на одном из них было собрано большое количество керамики, основную массу которой составляли обломки сосудов на высоких конических поддонах. Кроме керамики, на этом городище были найдены костяные рукоятки железных ножей, обломки тиглей со следами плавки бронзы и другие изделия. Жили обитатели Сортыньинского городища в неглубоких землянках. В центре жилища помещался очаг, выложенный камнями, и по обе стороны от него земляные нары. Выход имел вид крытого коридора. Позднее такого же типа городище было обнаружено около Няксимволя в верховьях Северной Сосьвы, в 600 километрах от ее устья. Своими укреплениями и жилищами оно вполне походило на Сортыньинское, совершенно такой же формы была и найденная в его слоях глиняная посуда, но по находкам оно оказалось более богатым. На нем был обнаружен ряд металлических вещей, среди которых особенного внимания заслуживает роскошно орнаментированный бронзовый перстень. Еще один пункт, но уже не городище, а селище, то есть остатки неукрепленного поселения, был обнаружен в верховьях реки Ляпин, на заросшей старице [1], носящей имя Макар-Висынг-Тур. Здесь также были найдены сосуды на высоких конических поддонах. В культурном слое, то есть слое, содержащем остатки вещественной деятельности людей этого селища, были найдены бронзовые изображения человеческого лица и головы лося и небольшой, также отлитый из бронзы, сосудик на полом коническом поддоне.

Материал постепенно накапливался. Сосуды этой специфической формы оказались известными на громадной территории Нижнего Приобья, что уже само по себе указывало на то, что мы имеем дело с какой-то новой, не известной ранее культурой. Однако облик ее продолжал оставаться еще неясным до тех пор, пока в устье реки Полуй, в нескольких километрах от города Салехарда, не была зафиксирована во время строительных работ замечательная находка, повлекшая за собой открытие исключительного по богатству материала Усть-Полуйского городища. Во время рытья ямы для погреба рабочие обнаружили несколько изделий из кости, представлявших собой гребни и ложки, оформленные чудесной художественной скульптурной резьбой. Находки были переданы в Музей антропологии и этнографии Академии наук СССР. Вещи были столь необычайны, что было решено предпринять раскопки на месте их находки. В 1935-1936 годах туда была послана специальная экспедиция Академии наук СССР. Результаты этих раскопок превзошли всякие ожидания. Коллекция, хранящаяся в настоящее время в музее, содержит 12 тысяч вещей, позволяющих составить полное представление о характере этой культуры.

Городище Усть-Полуй расположено близ Ангальского мыса, на высоком берегу реки Полуй, при впадении ее в Обь, в том месте, где эта могучая река пересекает Полярный Круг. Окружающий ландшафт имеет характер типичной лесотундры, переходящей в тайгу в верхнем течении реки Полуй. Однако, как можно судить по данным палеоботаники [2], в конце I тысячелетия до н.э. и на рубеже нашей эры край леса проходил значительно севернее, и в районе устья Полуя росли сосновые леса.

Ниже величественного Ангальского мыса Обь разбивается на бесчисленные протоки, что способствовало развитию здесь запорного рыболовства [3], а еще ниже впадает в Обскую губу, представляющую гигантский опресненный залив Карского моря, протянувшийся в меридиональном направлении на много сотен километров. Обская губа богата морским зверем — нерпой и белухой, которых привлекает в нее рыба, устремляющаяся в Обь, причем, по данным И. Лепехина, в прошлом белухи заходили даже до Березова, то есть до устья реки Северной Сосьвы. "Они постоянно являются за рыбой около половины июня, - описывает известный французский путешественник середины XIX века Эйрие, - занимая иногда всю ширину реки верст на пять в протяжении. Остяки, приготовляющие из кожи этих чудовищ ремни для сбруи, умеют бить их".

Разнообразие ландшафта и природных ресурсов способствовало сложению богатой и многообразной культуры и хозяйства обитателей Усть-Полуя. Как можно судить по находкам, они были охотниками и рыболовами. Для ловли морского зверя должны были предназначаться большие — до 22—23 сантиметров длиной - костяные гарпуны, некоторые со вставными лезвиями из более твердого материала - сланца или меди.

Очень развита была и охота на дикого оленя, стада которого, совершая сезонные перекочевки из леса в тундру и обратно, должны были проходить где-то в районе Полуя. Охота на дикого оленя являлась массовым промыслом, основными видами которого были загоны и поколки оленей на речных переправах. Дикий олень не боится водных пространств и легко переплывает даже широкие реки. Но, конечно, на воде его легко догнать на легком челноке, а тем более, когда на переправах проходили в строго определенное время и строго на одних и тех же местах сотни и тысячи оленей.

Основным оружием на поколках были нож и легкое копье с узким тонким лезвием — "поколюга" по-русски. Вооруженный таким образом охотник забирался в самую гущу плывущих животных и, рискуя ежеминутно быть перевернутым и потопленным, убивал столько зверя, на сколько у него хватало сил. Тонкие длинные - сантиметров до 25 - костяные наконечники из Усть-Полуя как раз и напоминают наконечники таких копий. В дополнение к поколкам зимой могла производиться охота на дикого оленя скрадом с помощью оленя-манщика [4], детали уздечки для которого обнаружены в Усть-Полуе.

Правомерность допущения существования в Усть-Полуе охоты с манщиком подтверждается тем, что еще в сравнительно недавнее время этот прием существовал в Приобье.

Существовали и другие виды промысла оленя, ныне уже исчезнувшие, но еще продолжавшие сохраняться в XVIII и отчасти в XIX веке. К таким промыслам можно отнести загоны оленя с использованием махалок, загон по толстому снегу и насту, скрадывание [5]  в жаркое время у воды, в которую олени и лоси забираются, спасаясь от комаров и оводов.

Следует отметить, что, кроме промысла дикого оленя, который был, видимо, основным, существовала охота и на некоторых пушных животных, как песец, лисица, соболь. Песец, мясо которого вполне съедобно и даже отличается хорошим качеством, таким образом, не только служил источником получения теплого меха, но и вносил некоторое добавление в однообразное питание усть-полуйцев. Мех песца (в меньшей степени лисицы) является почти обязательным материалом в арктической одежде, так как из него делают опушку капюшонов, которая хорошо защищает лицо от колючего ветра, причем на песцовом мехе меньше намерзает иней, чем на каком-либо другом.

Конечно, немалую роль в питании играла и птица, особенно гусь, который и сейчас добывается на севере в довольно больших количествах. Помимо костных остатков, среди различных изделий в Усть-Полуе были обнаружены примитивные ложки, сделанные из грудных костей крупных водоплавающих, игольники из трубчатых костей лебедя и т.д. Короче говоря, можно утверждать, что охота во всех ее разнообразных видах составляла основу всего хозяйства и благополучия усть-полуйцев.

Основным охотничьим оружием у усть-полуйцев был лук. При этом им было известно изготовление сложных луков, как можно судить по имеющимся в коллекциях костяным и роговым деталям, которые дополняли деревянную основу лука. Многочисленны и разнообразны наконечники стрел: длинные трехгранные и ромбического сечения, тщательно отшлифованные из рога, способные поразить на смерть даже лося; костяные и бронзовые когтистые - для охоты на водоплавающую птицу и гарпунные стрелы - на бобра и выдру. Многочисленны и тяжелые костяные тупые наконечники, так называемые томары. Последние применялись для стрельбы птицы и мелких зверьков. Тупой томар не вонзался в дерево и не терялся для охотника. Для охоты на куропатку применялись томары с короткими зубцами.

Рыболовство существовало в достаточно широких размерах, о чем свидетельствуют мощные прослойки рыбьей чешуи и костей в землянках Усть-Полуйского поселения Салехард I. Какие же орудия применялись для рыбного промысла? Конечно, были деревянные крючки для ловли налима и щуки, которыми и поныне пользуются ребятишки. Крючки эти делаются из черемухи и привязываются к поводку из соснового корня. Такой крючок, называемый по-мансийски "хас", несмотря на всю его грубость и примитивность, является вполне действенным для жадного налима и щуки. Среди различных костяных изделий Усть-Полуя были найдены многочисленные детали гарпунов и острог. Этнография дает нам указания на способы их применения. Манси и ханты бьют рыбу острогой по небольшим речкам с прозрачной водой на перекатах как с лодки, так и у берегов, в местах, где пристаивается щука в летнюю жару. Кроме того, существовали и зимние способы лова. "По рекам же, речкам и озерам ниже Обдорска и около моря, — пишет Василий Зуев, — как в реках Войкарской, Щучьей и Хайе, по укреплении льдов делают небольшие шалаши над прорубками, в кои опускают нарочно сделанные для приманы деревянные рыбки, маленькие, на тоненьких веревочках с камешками и, как к оным манщикам подойдет рыба, то колют острогами щук и прочее. А у небольших запоров опускают на дно с каменьем белые доски, и кои на те доски всплывут, тех колют острогами ж". Но, конечно, на таких орудиях не могло базироваться рыболовное хозяйство усть-полуйцев. Несомненно, должны были существовать способы массового лова, в первую очередь различные виды запоров, котцов [6] и заездков. Запорное рыболовство известно уже с неолита (новокаменного века), а широкое его развитие в Приобье позволяет допустить его существование и в усть-полуйское время. Наряду с запорами, несомненно, существовали и некоторые сетные снасти, такие, как сырп, калдан и т.д. О древности этого вида снастей говорит, с одной, стороны, то, что термин "сеть" совпадает как в мансийском, так и венгерском языках, являясь производным от слова "рыба". С другой стороны, мансийский термин "пон" - калданная сеть, то есть примитивный трал, имеющий форму мешка, показывает совершенно отчетливую связь со словом "пон" - рыболовная ловушка типа верши, плетенная из жалья и сосновых корней. В коллекциях из Усть-Полуя есть и крупные каменные грузила вроде тех, какие применяются для калданной сети. Материалом для вязания сетей могло служить крапивное волокно и отчасти таловое лыко, применявшееся для цели еще в XVIII—XIX веках. "У кого нет сетей конопляных, — писал Василий Зуев, - те делают из талого лыка, а веревки плетут из мелкого колотого талу и таким образом ловят в сентябре и октябре. Они называются ячеицы, длиною сажен по 40, и становят их на небольших речках и озерах, около моря, в тундровых местах лежащих: в полую воду и подледью ловят пыжьянов и кунжей, так, как ниже Мангазеевой, пущальницами".

Было у усть-полуйцев и упряжное собаководство. В коллекциях содержатся многочисленные вертлюжки [7], служившие для соединения постромок с потягом, и скульптурные изображения собаки в шлейке, вырезанные на рукоятке ножа.

В том, что у усть-полуйцев была лодка, сомневаться не приходится.

Наиболее архаичной формой лодки в Приобье, видимо, была ныне уже исчезнувшая берестянка. О берестяных лодках имеются указания в фольклоре и описаниях путешественников XVIII века. О манси с р. Южной Сосьвы Паллас писал, что они "держат челны российские из выдолбленного дерева или свои из березовой коры, которую они лосиными жилами сшивают и смолою пахтают". В некоторых местах Нижнего Приобья берестянка сохранилась вплоть до середины XIX века. В низовьях, кроме того существовала и кожаная лодка.

Как можно судить по данным раскопок в Усть-Полуе, жилищем полуйцев служили землянки прямоугольной формы, с очагом, расположенным ближе к выходу. У стен по обе стороны очага были устроены земляные нары. Под нарами прокладывались дренажные канавки. Необходимые в условиях вечной мерзлоты. Без них в полуподземном жилище неминуемо начала бы скапливаться сырость. Землянки устраивались, как правило, на краю крутого склона, на который выходили входные крытые коридоры и дренажные канавки.

БЫТ И ПРОИЗВОДСТВО УСТЬ-ПОЛУЙЦЕВ

Многочисленные находки различных бытовых поделок и утвари дают представление о быте усть-полуйцев.

Одежда обитателей Усть-Полуйского городища изготовлялась из кожи и меха. Во время раскопок найдено большое количество орудий, применявшихся для обработки кожи: массивные костяные скребки в виде зубчатых лопаточек для соскабливания мездры (точь-в-точь - такие же лопаточки еще в прошлом веке употреблялись кое-где остяками, живущими по берегам реки Васюган - приток Оби); большие серпообразные скребки для сбивания отмоченной шерсти и разминания замши; маленькие скребочки для выделки тонких шкурок белки и зайца. Большинство скребков сильно сработано, края их заполировались от употребления.

Иголок в Усть-Полуе не было найдено; были ли они медные или костяные, точно сказать не можем, но зато найдены многочисленные игольники из трубчатых лебяжьих костей, нередко богато орнаментированные. Применение таких трубочек-игольников хорошо известно по этнографии Сибири. Иголки вкалываются в полоску тонкой мягкой замши, на которую и надевается костяной футляр игольника, надежно защищающий хрупкие иглы.

О покрое одежды по археологическим материалам в полной мере судить трудно. По языковым же данным известно, что ненцы-оленеводы, придя впоследствии на эту территорию, позаимствовали от местного населения глухую [8] арктическую одежду с капюшоном. Именно изображение такой меховой одежды мы видим на глиняной фигурке человека, найденной нами на одном из городищ под Тюменью. Фигурка эта покрыта узорами, позволяющими думать, что одежда была орнаментирована. Последнее подтверждается и дополнительными соображениями. Современная одежда манси и хантов всегда украшается многочисленными узорами в виде инкрустации из меха и кожи. Орнамент этих узоров возник уже очень давно, задолго до усть-полуйского времени, еще в эпоху бронзы. Орнамент такого типа известен и в Усть-Полуе, главным образом на костяных изделиях, в частности на игольниках. Скорее всего он был и на одежде. Украшение одежды дополнялось богатой резьбой на многочисленных пряжках и застежках.

По всей вероятности, женщины носили какую-то высокую прическу. В коллекции из Усть-Полуя имеется большое количество гребней с длинных до 6-7 сантиметров, зубцами, с замечательным искусством вырезанных из оленьего рога и бивня мамонтов. В большинстве случаев гребни увенчивались прекрасными скульптурными изображениями животных и покрывались тщательно выполненным орнаментом.

Об изготовлении пищи можно судить по найденным предметам домашней утвари. Культурный слой городища насыщены обломками глиняной посуды. Технически далекая еще от совершенства, она была хрупкой и, вероятно, не малая доля времени у женщин уходила на постоянное пополнение запасов посуды. И тем не менее глиняные сосуды, котлы, горшки, чашки несут на себе отпечаток тщательности и стремления сделать их красивыми. Исключительно своеобразна форма глиняных котлов. Они делались на высоких конических поддонах. Эта форма неизвестна была ранее в Приобье и появилась лишь в усть-полуйское время. В последующую эпоху такие котлы снова исчезают из быта. Можно думать, что эта форма не была даже особенно удобной для глиняной посуды, и тем не менее на какой-то промежуток времени она вытеснила более простые и рациональные типы. Создается впечатление, что это была какая-то мода, вызванная подражанием более совершенным видам бронзовой посуды. А известно, что в эту эпоху, то есть но второй половине I тысячелетия до н.э., на юге, в степных и лесостепных районах широко распространяются литые медные и бронзовые котлы, известные в науке под условным названием скифских. Такие котлы были найдены и в Приобье. Громадный медный котел весом 25 килограммов был найден под Тобольском; такие же котлы, но поменьше, известны из районов Сургуто-Нарымской Оби, да и в самом Усть-Полуе были найдены обломки поддона такого бронзового котла. На севере они, очевидно, были редки и естественно возникло подражание им в глине. Надо полагать, что, кроме глиняной и изредка металлической посуды, широко применялась деревянная и берестяная вроде чашек, чуманов, туесов, куженек и т. д. [9], так хорошо известных по этнографии Приобья.

Основной пищей усть-полуйцев были мясо и рыба, но, конечно, ее дополняли различные ягоды, кедровые орехи, дикий лук и съедобные коренья. По всей вероятности, из ягод, кореньев и оленьей крови изготовлялись кашицы и похлебки, как это делалось еще и недавно. Лишь для такой полужидкой пищи требуются ложки, которые в большом количестве были собраны при раскопках Усть-Полуйского городища. В качестве ложек простейшей формы служили грудные кости крупных водоплавающих птиц. Но чаще ложки вырезались из оленьего рога и бивня мамонта, украшались узором и скульптурными изображениями. Последние поражают своей реалистичностью и подчас богатством выдумки. На ложках видны скульптурные головки оленя, гуся, соболя, фигурка чирка, спящего на голове зайца, и бесконечное множество других.

Надо сказать, что любовь к орнаментации у усть-полуйцев доходила до того, что узорами покрывались даже самые скромные бытовые вещи, такие, как скребки для кожи, крюки для подвешивания и другие, и уж конечно, рукоятки ножей. Железо было очень ценным материалом, и когда нож стачивался, железный черешок извлекался, для чего рукоятку нередко раскалывали.

Железный нож в усть-полуйское время получил уже широкое распространение. В коллекции имеется лишь один обломок бронзового ножа, но это показывает, насколько неверны были утверждения некоторых ученых о якобы имевшем место запаздывании в развитии культуры и техники у народов Сибири, севера частности, и о том, что народы севера вплоть до недавней поры жили в каменном и костяном веке.

Бронза и медь применялись очень широко для изготовления боевого оружия, отливки наконечников стрел, кельтов - втульчатых топоров и тесел. Кельты обычно применялись для рубки и обтесывания дерева, а для раскалывания его служили клинья из оленьего рога и китовой кости.

Металлические вещи в Усть-Полуе не были привозными. При раскопках городища в двух местах были обнаружены остатки литейных мастерских. В них оказались обломки тиглей, форма для отливки трехлопастных наконечников стрел, куски металла и литейный брак, отлитые, но еще не сделанные украшения и многочисленные модельки, тщательно вырезанные из сланца, для формовки фигурных украшений.

КУЛЬТУРЫ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ, РОДСТВЕННЫЕ УСТЬ-ПОЛУЙСКОЙ

Усть-Полуйское городище не было единственным в своем роде. Как читатель уже знает, глиняные сосуды на поддонах были обнаружены и в ряде других мест Приобья.

Все эти памятники принадлежат к одной культуре, которую мы назвали усть-полуйской.

По находкам, известным в настоящее время, территория усть-полуйской культуры простиралась от устья Оби до впадения в нее Иртыша, включая сюда и все многочисленные притоки на этом ее течении. Даже и в этих границах территория усть-полуйской культуры огромна. Конечно, в пределах этой территории формы хозяйства и материальной культуры не были вполне единообразны.

Выше по Оби, в районе ее притоков Северной Сосьвы и Казыма, где естественные условия несколько отличны, должен был отличаться и хозяйственный быт. Так, рыболовство, которое всегда могло иметь большое значение на самой Оби, - в глубине тайги, по небольшим речкам, куда не достигает массовый ход белой рыбы, никак не могло служить основой хозяйства. Большую роль в промысле в таких местах должна была играть охота на лося, а весной и осенью - на дикого оленя при его переходах с мест зимовок в лесу на летовья в открытых пространствах лесотундры. В охоте на лося и оленя большое значение имело устройство ловчих изгородей [10]  со сторожевыми луками, подрезями, петлями, ямами и другими несложными в изготовлении, но очень эффективными и остроумными приспособлениями первобытного охотника.

Несколько отличалась и конструкция жилища. В землянках, например, отсутствовала специфическая арктическая черта - дренажная канавка, нужды в которой при отсутствии мерзлоты не наблюдалось. Довольно часто встречаются селища без всяких следов землянок. Видимо, даже и зимой в некоторых случаях применялись наземные жилища, возможные в более мягких условиях таежной безветренной зимы. Существовали, вероятно, различия и в формах некоторых орудий, одежды и т.д., отражавшие отчасти племенную, а отчасти территориально-хозяйственную специфику, как это можно было наблюдать в Приобье и в более поздние времена, не нарушавшие, однако, общего культурного единства Нижнего Приобья.

Выше, по Иртышу и Оби, лежали территории культур, близких к усть-полуйской. Мы пока затрудняемся сказать, соответствовали ли эти культуры отдельным племенам или, что вероятнее, группам соседних племен, но можно не сомневаться в том, что все эти племена были родственными между собой, как были родственны племена манси и хантов на этой же территории в позднейшее время. Во всяком случае, все эти культуры характеризуются единообразной орнаментацией керамики, близкими, в ряде случаев даже одинаковыми, типами орудий, оружия, украшений и культовых вещей. Отличия заключаются главным образом в деталях форм, что и может как раз соответствовать территориально-племенным особенностям.

Так, с востока, по течению Сургуто-Нарымской Оби, к усть-полуйской культуре примыкала кулайская [11] (вторая половина I тысячелетия до н.э.). Территория ее лежала и дальше на восток, вплоть до правобережных притоков Оби — Чулыма и Кети. На юге она доходила до Иртыша — районов устья реки Тары.

На западе, по верховьям Печоры и левобережным притокам Верхней и отчасти Средней Камы и по реке Чусовой, лежала территория другой соседней культуры, которую некоторые исследователи называют гляденовской и относят к последним векам до нашей эры - первым векам нашей эры, граничившая с территорией усть-полуйской культуры по Уральскому хребту. Весьма вероятно, что территория этой приуральской культуры местами, в частности в бассейне Лозьвы, заходила и в восточное Зауралье. В памятниках на этой территории встречаем такие же, как в Усть-Полуе наконечники стрел, причем, судя по найденной в Гляденове форме, они также изготовлялись на Каме. В Гляденове находим игольники, полностью тождественные усть-полуйским, и изображения медведей, общие по типу с западносибирскими и отличающиеся лишь мелкими, но характерными деталями.

По нижнему и отчасти среднему течению Иртыша находилась территория культуры, близко родственной усть-полуйской, которую по имени одного из городищ мы называем потчевашской.

Близость усть-полуйской и потчевашской культур очень велика. У них единообразный тип орнаментации посуды, тождественные типы орудий, в первую очередь бронзовых кельтов, одинаковые формы бытовых вещей и украшений.

Бронзовые наконечники стрел также близки между собой, с той лишь разницей, что в более северных таежных культурах преобладают крупные наконечники длиной до 7 сантиметров, тогда как в районах потчевашской культуры распространены более мелкие формы. Меньший размер наконечников стрел в южных культурах объясняется существовавшим уже здесь коневодством, а при верховой езде совершенно неприменимы огромные луки таежных охотников с их длинными стрелами и тяжелыми наконечниками.

Интересно отметить, что в памятниках потчевашской культуры почти не обнаруживаются глиняные сосуды на поддонах. Известно лишь несколько фрагментов, найденных в памятниках того времени в окрестностях Тобольска. Это объясняется тем, что бронзовые котлы, которых в низовьях Оби было, видимо, мало, на Среднем Иртыше были распространены широко. Формы сосудов потчевашской культуры отчетливо увязываются с местной керамикой эпохи раннего железа. Объяснение сходства и различия усть-полуйской и потчевашской культур следует искать в том, что, с одной стороны, они создавались племенами, между собой родственными, а с другой - тем, что они базировались на разных формах хозяйства.

Как мы видели на примере Усть-Полуйского городища, базой для развития хозяйства на крайнем севере служили охота как на сухопутного, так и на морского зверя и рыболовство. В средней - таежной полосе ведущую роль играли охота и рыболовство с преобладанием того или иного промысла в зависимости от местных условий. Южнее, на территории потчевашской культуры, хозяйство было более сложным. Племена потчевашской культуры знали уже мотыжное земледелие: в одном из курганов близ Тобольска были обнаружены полуобугленные зерна культурных злаков. Известно им было и скотоводство, в частности коневодство. Еще дальше на юг лежали лесостепи и степи — территории скотоводов-кочевников.

* * *

Ознакомившись с материальной культурой и хозяйством племен Нижнего Приобья, остановимся на характере их общественного устройства. Выяснение этого вопроса на археологическом материале всегда связано с большими трудностями и возможно лишь с привлечением этнографических и фольклорных данных. Существенную помощь здесь оказывают данные о жилище. Так, усть-полуйские жилища были довольно крупных размеров - около 100 квадратных метров и более. Уже эти размеры свидетельствуют о многолюдном населении каждого из домов, тем более, если учесть, что при несовершенстве орудии сооружение их создавало немало трудностей. По всей вероятности, жилища этого времени во многом напоминали те полуземлянки, которые Василий Зуев видел на Нижней Оби и описание которых он оставил:

"Изба имеет совсем особливое строение и строится по большей части четвероугольно, за неимением толстого лесу и из тонкого складывается как надо без перекладывания между бревнами моху, а некоторые такие же юрты имеют в земле как выходы, в коих пространство разделено на столько семей, сколько живут в юрте, и хотя за множеством не широко место достается, однако каждая остятка со всем своим екипажем и детьми должна в узком том месте жаться при своем огне сидеть и работать.

В таких избах бывает три-четыре и пять семей вместе и если случатся младенцы, то каждая в своей норе перед собой имеет зыбку, в коей насыпано для мягкости под младенца истолченного гнилого дерева, на которое кладут и, одев малого шубою, увязывают крепко и качают, а другие ребята спят с отцом и с матерью рядом. Посреди всей избы имеется огнище, над которым варят пищу, кто когда захочет, как для себя, так и для собак, кои со щенятами в тех же юртах гнезда свои имеют под их спальными лавами".

По всей вероятности, обитатели такого большого жилища и составляли основную хозяйственную единицу в пределах родового поселка. Изучение тамг, то есть знаков собственности [12], обнаруженных в большом количестве в Усть-Полуе, показывает, что значительная их часть представляла собой варианты одного и того же знака. Это явление характерно для ранних фаз разложения первобытно-общинного строя, когда из единого родового хозяйственного коллектива выделяются более мелкие единицы - обитатели больших домов. Однако встречены в Усть-Полуе и тамги совёршенно иных очертаний, преимущественно на женских вещах. Последнее указывает нам на то, что женщины происходили из других родов, а, следовательно, и на то, что Усть-Полуйское городище было родовым и экзогамным [13]. Нередко жен брали и из далеких мест. Так в одном из случаев чуждую по форме усть-полуйской тамгу мы видим на гребне, выполненном не в нижнеобской, а в уральской манере. Женщина, видимо, происходила откуда-то из самых верховьев Сосьвы или Лозьвы, а может быть, даже с западного склона Урала.

В усть-полуйское время в Нижнем Приобье впервые широко распространяются укрепленные поселения, которые свидетельствуют о том, что по сравнению с предыдущей порой, в усть-полуйское время военные столкновения становятся более частыми. Подробно установить причины этого мы пока не в состоянии, но надо думать, что эти военные столкновения были вызваны не только кровной местью, характерной и для ранних этапов родового строя.

По всей вероятности, имело значение повышение уровня производительных сил и накопление богатств в родовых группах и в то же время ломка старых матриархальных норм и переход от матрилокального брака к патрилокальному [14]. Стремление увозить женщин в род мужа должно было вызывать в ряде случаев сопротивление со стороны ее сородичей, результатом чего, как мы знаем по многочисленным фольклорным примерам, явилось похищение женщин, сопровождавшееся неизменно вооруженными стычками.

Городища не являлись единственным видом поселений. Площадь их обычно невелика, и они едва ли были в состоянии вместить в своих пределах все население. Часто можно видеть, что вокруг городища, как правило на небольшом расстоянии, расположены ямы от землянок, одновременных и самому городищу. В летнее время люди переселялись в легкие временные жилища из бересты и коры, как это бывало и недавно. Лишь в момент военной опасности все собирались в городище, чтобы совместными усилиями отразить нападение врага.

Наряду с укреплением селений в усть-полуйское время появляются специализированные формы боевого оружия нападения и защиты. Последнее известно нам по находкам как в Усть-Полуе, так и в других местах.

Известны кинжалы, реже бронзовые, чаще железные с литыми бронзовыми рукоятками, украшенными головками зверей, бронзовые и биметаллические [15] боевые топорики и клевцы с орлиными головками, увенчивающими втулку, и звериными мордами на обушках. Позднее распространяются короткие железные мечи с прямым перекрестием и прямым или серповидным навершием. Если костяные наконечники стрел вполне отвечали потребностям охоты, то для боевых целей они оказались уже недостаточными, так как не в состоянии были пробить появившиеся тогда панцыри; как мы знаем по многочисленным находкам, в усть-полуйское время распространились бронзовые литые трехлопастные наконечники стрел, достигавшие 7—8 сантиметров длины. Панцыри делались из костяных и роговых пластинок, связанных ремешками. Нередко эти пластинки украшались орнаментом. Из таких же, но более крупных пластинок удлиненно-треугольной формы делались конические шлемы. Как можно судить по фольклору, известны были также и кожаные панцыри и сплетенные из растительных волокон. Уже в последние века до нашей эры появились железные шлемы. Два таких шлема, клепанные из железных полос и украшенные изображениями фантастических зверей из тонких листков накладного золота, были в конце XIX века обнаружены в кладе на реке Вагай. Из наконечников копий особенно интересен прекрасно выполненный бронзовый трехлопастный наконечник длиной 35 сантиметров, украшенный рельефными изображениями животных и рыб. На втулке его имеется изображение человеческой личины [16], схожей с бронзовыми личинами, нередко находимыми в усть-полуйских памятниках.

Эти личины, вероятно, были связаны с идеей почитания предка, которая развивалась под воздействием возвышения роли военачальника. Было ли копье принадлежностью военачальника или применялось для каких-то культовых целей, остается пока неизвестным.

Среди многочисленных памятников усть-полуйской культуры сих пор, к сожалению, не удалось обнаружить ни одного могильника. В связи с этим мы не имеем данных для выяснения антропологического типа носителей усть-полуйской культуры, что имело бы немалое значение при изучении вопроса ее формирования. Некоторую, хотя и слабую, замену этим отсутствующим данным мы можем найти в многочисленных антропоморфных [17] изображениях, характерных для усть-полуйской культуры. Они представлены двумя типами — объемными и плоскостными. К первым относится бронзовая полая фигурка человека, резные из глинистого сланца модельки, некоторые наиболее реалистичные личины и, наконец, прекрасное каменное скульптурное изображение головы воина с реки Туй. Также следует отметить антропоморфное изображение из Потчевашского кургана № 15, напоминающее гляденовское, а по общей композиции близкое к изображению, вырезанному на костяной панпырной пластине из Усть-Полуя. Вторая группа изображений заключает в себе антропоморфные фигурки, нацарапанные на бронзовых дисках.

Суммируя данные, которые могут быть получены при рассмотрении этих изображений, можно сделать один интересный вывод. Изображения, происходящие с территории южного края леса и тем более из лесостепи, дают преимущественно европеоидные черты лица. Встречаются эти европеоидные формы и в изображениях усть-полуйского времени, происходящих с территории Северного Приобья. Таковы личины из Макар-Висынг-Тура, литейная моделька из Усть-Полуя, личины Ханты-Мансийского музея. Но в то же время именно на Севере совершенно четко выступает глубоко отличный монголоидный тип. Последний представлен в бронзовой фигурке из Усть-Полуя и в гравировках на бляшках и дисках как из Усть-Полуя, так и происходящих из Ханты-Мансийского округа. Все это говорит о смешанности населения Приобья и хорошо подтверждает мысль о том, что в сложении таежных культур Нижнего Приобья участвовали различные этнические группы.

Говоря об антропоморфных изображениях, небезинтересно хотя бы вкратце коснуться тех черт, которые в какой-то степени позволяют нам судить об особенностях внешнего облика людей усть-полуйского времени. В первую очередь к таким особенностям следует отнести татуировку, совершенно отчетливо изображенную в виде вертикальных полос на личинах из Ханты-Мансийска и Ишимского клада. Тут следует отметить, что татуировка была широко распространена в Приобье среди манси и хантов и исчезла из быта лишь в начале XX века. Другой специфической чертой внешнего убранства является ношение кос не только женщинами, но и мужчинами, как можно судить по подчевашской фигуре. Обычай ношения кос, появляющийся, видимо, в это время, не исчезает и в дальнейшем вплоть до недавнего прошлого. Можно добавить еще одну интересную деталь, характерную для внешнего облика воина усть-полуйского времени, заключающуюся в способе ношения ножа или кинжала. Около деревни Сапоговой [18] был найден клад, состоявший из литых медных фигурок, изображавших воинов. У каждого из них по одному, по два кинжала, причем ножны этих кинжалов верхними концами прикреплены к поясу, а нижними — к ноге, как это и сейчас носят ханты и манси.

Упомянутые выше гравированные изображения дают очень богатый материал для суждения о религиозных представлениях людей усть-полуйского времени. Среди гравировок на бляхах и дисках находим ряд фигур, характеризующихся очень своеобразным внешним обликом. Так, встречаются человеческие фигуры с дополнительными звериными и птичьими головами или изображения птиц и зверей с помещенными на них человеческими личинами. Если сопоставить такие изображения с мифическими образами тотемных [19] предков - полулюдей-полузверей, встречающихся в угорском фольклоре, то мы получим достаточное основание видеть в них именно попытку отобразить в графической форме сложные образы первобытных тотемистических представлений. На металлических дисках эти изображения группируются зачастую в определенных композициях. Обычно мы видим в них отображение той идеи строения Вселенной, которая была так характерна для космогонических представлений [20] народов Сибири, в том числе обских угров. Находим в этих гравировках отображение представления о "верхнем небесном мире" в виде солнечной птицы, вступающей в борьбу с существами "нижнего мира".

АРХЕОЛОГИЯ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ И ПРОИСХОЖДЕНИЕ УГОРСКИХ НАРОДОВ

Ознакомившись с материальной культурой, бытом и внешним обликом людей таежного Приобья усть-полуйского времени, естественно задать себе вопрос, что это был за народ и какие причины обусловили сложение этой самобытной культуры. Выше мы отметили, что в материалах археологических памятников этого времени на Нижней Оби обнаруживаются элементы различного происхождения. Рассмотрим теперь этот интересный факт подробнее. По ряду своих особенностей усть-полуйская культура оказывается очень близкой культурам некоторых народов северо-востока Азии. При этом сходство наблюдается не только в области форм хозяйства, что легко было бы объяснить аналогичными географическими условиями и уровнем развития производительных сил, но и в таких деталях, близость по которым может быть объяснена лишь этнической общностью либо непосредственным общением. При этом многие предметы из имеющихся в коллекциях стали понятными лишь при сравнении их с вещами и орудиями, известными по археологии и этнографии народов крайнего северо-востока, в частности чукчей и эскимосов. Так, например, костяные гребеночки, обнаруженные при раскопках в Усть-Полуе, схожи с совершенно подобными же налобными косточками чукотской оленьей уздечки и тунгусской уздечки оленя-манщика.

Конструкция усть-полуйской землянки крайне сходна с землянкой протоэскимосской. Неясного назначения орудия крупных размеров из китовой кости и бивня мамонта, сильно заполированные от употребления, при сопоставлении с материалами по этнографии карибу-эскимосов оказались лезвиями для снежных лопат. Так же полностью тождественны усть-полуйские и карибу-эскимосские вертлюжки для собачьей упряжки. Находим у эскимосов и гребни с длинными зубцами, напоминающие по форме усть-полуйские.

Чем же можно объяснить это сходство? Исследования советского языковеда, крупнейшего специалиста по самоедским языкам Г.Н. Прокофьева и ряда других авторов показали, что языки северосамоедских народов — ненцев, энцев, нганасанов в отличие от южносамоедских языков содержат в себе ряд слов восточнопалеазиатского происхождения. Это явление Г.Н. Прокофьев объяснил тем, что самоеды, продвинувшиеся на арктическое побережье, застали там племена приморских охотников и рыболовов, от которых они заимствовали ряд хозяйственных навыков, предметов материальной культуры и одежду, хорошо приспособленные к местным условиям. Оказалось, что наименования моржа, тюленя, белого медведя, полярной куропатки и т.д., названия меховой обуви, глухой арктической одежды с капюшоном, меховых покрышек для чума [21] находят себе объяснения и параллели в эскимосском, чукотском и юкагирском языках. По всей видимости, к палеазиатской группе принадлежал и язык местных племен, населявших в древности арктическое побережье Западной Сибири. Это предположение, сделанное на основании лингвистического анализа, находит себе подтверждение в ряде археологических находок и за пределами Усть-Полуя.

В середине XVIII века французский врач Ламартиньер, посетивший с торговой экспедицией Баренцево море, оставил описание людей, которых он встретил на побережье материка, на Вайгаче и на Новой Земле. По описаниям Ламартиньера, эти люди жили в землянках, остов крыши которых в ряде случаев из-за отсутствия дерева был сделан из китовых костей. Люди эти плавали в кожаных каяках [22], охотясь за морским зверем, были вооружены луками и стрелами с костяными наконечниками, костяными копьями и каменными ножами. Их одежда была сшита из тюленьей кожи и птичьих шкурок. Рассказы Ламартиньера были сочтены басней, хотя еще задолго до него, в 1558 году английский путешественник Стефан Барроу описал кожаную лодку, которую он видел у охотника на побережье Вайгача.

В 1930 году во время работ Ямальской экспедиции в ряде пунктов побережья полуострова Ямал были обнаружены следы неизвестной ранее культуры. На мысу Моржовом на берегу Карского моря и Хаэн-Салэ в проливе Малыгина были найдены остатки поселения и землянки. В землянках и вокруг них оказалось большое количество костей морского зверя, черепов моржа, белого медведя, костей кита. Все находки говорили о том, что некогда здесь жили охотники на морского зверя и весь образ жизни их напоминал образ жизни эскимосов. Ранние из этих поселений относились ко времени, близкому к усть-полуйскому, другие же – к несравненно более поздней поре. У ямальских ненцев сохранились предания о том, что когда ненцы пришли на Ямал, они застали там людей, не имевших оленей и говоривших на другом языке. В одной из ненецких сказок описывается такое селение враждебного ненцам народа:

..."В море выдались три мыса, три мыса от одного хребта пошли, на трех мысах триста жилищ оседлых...

Три брата.

Три земляных хозяина.

Три брата на трех мысах живут.

Братья морского зверя промышляют: китов, моржей, тюленей".

У ненцев с этим народом, который они называют сиртя, были войны, и постепенно сиртя совершенно исчезли. Есть, однако, основания полагать, что они не вымерли и не были выбиты ненцами, а были в значительной степени ассимилированы последними, причем остатки народов сиртя в наиболее глухих частях побережья сохранялись еще в XVI-XVII веках. Интересно, что кожаную лодку типа эскимосского каяка еще в начале XIX века наблюдал у хантов в низовьях Оби русский путешественник Ф. Белявский [23], который писал, что на этих лодках остяки не боятся в любую погоду выезжать на охоту за морским зверем.

Все эти данные, как археологические, так и фольклорные, этнографические и исторические, говорят нам о том, что на севере Приобья действительно жили племена, родственные как по языку, так и по культуре палеазиатам северо-востока Азии - эскимосам побережья и юкагирам тайги. Видимо, эти племена и явились одними из создателей усть-полуйской культуры. Но как же объяснить в таком случае присутствие в усть-полуйской культуре вещей, столь далеких от тех, которые можно встретить у народов Арктики? Наличие некоторых из этих вещей можно было бы объяснить привозом, но почему же в таком случае так резко меняются в усть-полуйское время форма и орнаментация керамики, как правило, очень устойчивые? Почему попадают на далекий север культовые веши, характерные для степных и лесостепных районов, как, например, каменный жертвенник с скульптурной головой барана? Несомненно, что предметом обмена, да еще за пределами территории распространения данного культа, жертвенник быть не мог.

С другой стороны, откуда мог появиться в этнографии современных хантов и манси культ коня и "небесного всадника", так мало гармонирующий с хозяйственным бытом северных охотников? Все это следует отнести за счет проникновения в Северное Приобье племени – предков современных угров – с юга, из степей Западной Сибири. С ними же в ту пору проникает на Север и ряд фольклорных образов, отразившихся в сценах борьбы орла со зверем, которые мы находим среди бронзовых изделий, костяной скульптуры и главным образом в гравировке на металлических бляшках и дисках. Еще более специфично для искусства степных кочевников второй половины I тысячелетия до н.э. изображение так называемого свернувшегося зверя, которое хорошо известно по многочисленным изделиям из бронзы и золота. Весьма существенно для понимания характера связей то, что на Севере этот сюжет мы находим не на привозных вещах, а среди местных изделий, как, например, в виде литой медной фигурки из Нарымского края или в гравировке на латунной бляшке с Нижней Оби. В последнем случае изображение до деталей совпадает с некоторыми из южных, например с литой бляхой из Зауралья.

Для того чтобы понять исторические процессы, происходившие в Западной Сибири в эпоху раннего железа, необходимо, с одной стороны, выяснить связи культур Западной Сибири с культурами областей, лежащих за ее пределами, а с другой - рассмотреть, какие народы населяли Западную Сибирь в последующие времена. Как мы видели выше, родственные усть-полуйской и потчевашской культуре - кулайская и в верховьях Оби — фоминская охватывали всю территорию Верхней и часть Средней Оби с ее правобережными притоками, вершины которых подходят к Южной Сибири и к бассейну Енисея. На Енисее - в Минусинской котловине в это время существовали тагарская и сменившая ее таштыкская культуры [24]. Тагарская культура, за исключением сходства в отдельных немногочисленных предметах, глубоко отлична от культур Западной Сибири.

Правда, по правобережью Верхней Оби мы встречаем в ряде случаев формы, близкие к тагарским и к таштыкским, но это свидетельствует лишь о том, что на этой пограничной территории постоянно имели место обмен, межплеменные связи да, вероятно, и передвижки отдельных племен с востока на запад и с запада на восток.

Можно думать, что распространение элементов таштыкской культуры по правобережью Верхней Оби следует связать с передвижкой южносамоедских племен в районы томско-нарымской Оби. Результатом этой передвижки явилась более или менее полная ассимиляция этими племенами восточнопериферийных угорских племен и появление селькупов - остяко-самоедов, как их называли до революции. И до настоящего времени в языке, этнографии и фольклоре селькупов хорошо видно их смешанное происхождение. Эта передвижка предков селькупов была, по-видимому, одной из ранних в истории самоедских племен, а основная их масса уже в последующие этапы таштыкского времени, возможно под натиском ранних тюрок, двинулась на север несколько более восточным путем — долиной Енисея.

На западе лесные племена Зауралья и Урала соприкасались с обширной областью ананьинской культуры, распространенной по бассейну реки Камы. В отличие от только что рассмотренных енисейских культур ананьинская культура имеет много черт, сближающих ее с культурами Обь-Иртышья. Это сходство наблюдается в формах и орнаментации керамики, в орудиях, оружии, украшениях, деталях погребального обряда и изобразительном искусстве. Наблюдается сходство и в пути развития культур Прикамья, Западной Сибири и Урала. Можно даже проследить постепенность перехода в формах материальной культуры между Западом и Востоком, особенно среди памятников Урала, где одни черты оказываются ближе к ананьинским, а другие — к западносибирским. Надо полагать, что культуры Западной Сибири и Прикамья отражают какую-то очень обширную этническую общность, разделенную тем не менее на две четко прослеживаемые части. Попытаемся теперь увязать эти две территории с конкретными этническими группами. Исследовавшая ананьинскую культуру советский археолог А.В. Збруева показала, что ананьинские племена были предками современных народов пермской языковой группы — удмуртов и коми. Что же касается территории, примыкающей с востока к ананьинской, то есть территории описанных нами культур, как лесных - типа усть-полуйской и потчевашской, так и лесостепных и степных типа саргатской, то для сравнительно недавнего исторического прошлого для нее можно дать следующую этнографическую карту.

Не говоря о современных, достаточно общеизвестных границах расселения манси и хантов, заселяющих в основном лесную часть Обь-Иртышского бассейна, укажем что еще в XVII—XVIII веках манси заселяли всю полосу западных предгорий Урала от верховьев Печоры на севере до верхнего течения Уфы на юге. Следует отметить, что эта исторически засвидетельствованная западная граница расселения манси совпадает с территорией гляденовской культуры — наиболее западной из всех культур, родственных усть-полуйской и потчевашской. По Уфе и восточнее Урала по рекам Пышме и Исети манси граничили с башкирами, занимавшими лесную и лесостепную территорию Южного Урала и обоих его предгорий. Ханты на южной границе своего расселения находились по-соседству с барабинцами, про которых в XIX веке А.И. Дмитриев-Мамонов и Голодников писали, что они должны скорее считаться тюркизированными остяками, чем настоящими татарами.

Есть много оснований считать, что и предками башкир были угры, впоследствии полностью тюркизированные. О времени этой окончательной тюркизации можно судить по запискам венгерских монахов, посетивших эти места в XIII веке. Они писали, что встретили на реке Белой народ, настолько близкий им по языку, что они могли понимать друг друга. В следующее свое путешествие, имевшее место через короткий срок, они нашли страну разгромленной и захваченной татарами.

Следует отметить, что, судя по так называемым писцовым книгам XVII века и некоторым другим актам, башкиры в прошлом именовались остяками. Это несколько странное на первый взгляд название хорошо разъясняется русским путешественником XIX века Г.Н. Потаниным, указавшим, что казахи именуют барабинских татар, хантов и башкир одним именем — эштэк, как бы считая их родственными друг другу.

Как известно, к угорской группе относятся и мадьяры — венгры. Родство мансийского и хантыйского, так называемых обско-угорских языков с венгерским, установленное многочисленными исследованиями, не вызывает никаких сомнений. При этом следует сказать, что венгерский язык находится ближе к мансийскому, чем к хантыйскому. Установлено, что само название вогулов (манси) и венгров (мадьяр) представляет собой лишь звуковые варианты одного и того же имени. Много было выдвинуто предположении и теорий для объяснения родства народов, столь удаленных друг от друга в настоящее время. Не разбирая их здесь подробно, отметим лишь, что они создавались без учета археологического материала, ставшего известным лишь в недавнее время.

Вопрос о том, где и когда предки мадьяр могли быть непосредственными соседями предков обских угров, до сих пор окончательно не решен. Попытаемся его рассмотреть, учитывая все имеющиеся у нас данные. Современным венгерским ученым академиком Б. Мункачи (умер в 1936 году) установлено, что некоторые термины, относящиеся к коневодству, едины в венгерском и обско-угорских языках. В то же время эти термины оказываются заимствованными из индо-иранских языков. Можно отметить и ряд других языковых заимствований, вошедших как в венгерский, так и в мансийский и хантыйский языки, указывающих на существование между ними в прошлом соседства и культурного воздействия на них со стороны каких-то ираноязычных групп. Археологические материалы показывают, что такое соседство между уграми и ираноязычными саками в действительности имело место на территории Казахстана и, быть может, Южного Урала. Археологическое исследование этой территорий еще не настолько полно, чтобы можно было с уверенностью установить границы расселения племен предков мадьяр. Но можно полагать, что их следует искать южнее мест обитания угорских предков барабинцев и башкир, и скорее всего с предками мадьяр следует связывать культуру, представленную челябинскими курганами Южного Зауралья, а на Среднем Иртыше - близкими им курганами типа Саргатских и Коконовских. Соседство с саками, видимо, глубоко отразилось на культуре угорских племен, что заметно в языке, фольклоре и этнографии обских угров и поныне.

При раскопках на мысу Потчеваш близ Тобольска были найдены глиняные фигурки лошадей, из которых одна была с седлом и всадником. Седло, вылепленное отдельно таким образом, что его можно было снимать с коня, имело высокие переднюю и заднюю луки. Время появления седел такого типа до недавней поры не было известно, но благодаря счастливой находке на Алтае, в Пазырыке, седел с луками на жесткой основе можно сказать, что они появляются уже в IV—III веках до н.э. Находка эта удачно иллюстрирует приведенные выше языковые данные о заимствовании предками венгров и манси у саков седла, название которого едино у манси и мадьяр и происходит из иранских языков. Влияние культуры ираноязычных племен обнаруживается и в фольклоре обских угров. Примером может служить культ коня и "небесного всадника", которого манси называют Мир-Сусне-Хумом. Мифы, связанные с ним, находят себе близкие аналогии в образе Сиявуша-Сияварша среднеазиатских мифов. Следует добавить, что с культом Мир-Сусне-Хума связано применение металлических, особенно серебряных, блюд. Таких блюд восточного, в частности хорезмийского, происхождения немало было найдено в остатках древних святилищ на территории лесных угорских племен, что в свою очередь указывает на уходящие в глубокую древность связи с иранским миром. Мир-Сусне-Хум рисуется в образе всадника в остроконечном шлеме. Такие шлемы, клепанные из железных полос и украшенные изображениями грифонов и мифических чудовищ из листового золота, были найдены, как уже говорилось выше, вместе с литыми изображениями всадника в остатках древнего святилища на реке Вагай недалеко от Тобольска. Так же найдено и серебряное изображение Артемиды, выполненное в греко-бактрийской манере.

* * *

В результате изучения археологических материалов Западной Сибири советским археологам удалось сделать ряд интересных и важных выводов. Исследования показали, что яркие и самобытные древние культуры крайнего севера нашей Родины - потчевашская и усть-полуйская - принадлежали предкам современных народов советского Севера – обским уграм. Удалось проследить, что в создании этих культур существенную роль сыграли племена, пришедшие на Север из степных районов Западной Сибири, и наконец наметилась территория, на которой предки обских угров были соседями предков современных венгров.

Подводя итоги, мы видим, что археологическое изучение Западной Сибири не только знакомит нас с материальной культурой и хозяйством людей, населявших нашу Родину в глубокой древности, но и дает нам возможность составить представление о происхождении угорских народов и установить время и характер связей, существовавших между ними и их соседями.

Не имевшие письменности народы, в том числе манси и ханты, в русской дореволюционной литературе, а некоторыми буржуазными авторами и поныне, считались народами, не имевшими своей истории. Поскольку места их обитания лежали вдали от областей "передовых цивилизаций", их культура рассматривалась этими авторами как отсталая и застойная, а сами они — вымирающими и малоспособными к дальнейшему развитию. Теперь мы знаем, насколько бессодержательны были эти сказки о вымирании. Что же касается неспособности к развитию, то это утверждение у советского читателя может вызывать лишь улыбку. За годы Советской власти манси и ханты, как и многие другие в прошлом "бесписьменные инородцы", превратились в народы со сплошной грамотностью, овладевшие современной техникой. У них появилась своя интеллигенция, и немало молодых манси и хантов учатся как в местных, так и в центральных высших учебных заведениях.

Археологическое изучение Западной Сибири убедительно показало, что и в глубокой древности ее народы ничуть не отставали в своем развитии от предков народов европейской цивилизации, создавали культуру, хорошо приспособленную к суровым условиям сибирского климата. Их древняя история столь же богата и содержательна, как и древняя история всех народов Советского Союза.

* [1] Старое русло реки, превратившееся в озеро.

* [2] Палеоботаника - отдел ботаники, занимающийся изучением ископаемых растений.

* [3] Запорное рыболовство - ловля рыбы путем устройства поперек реки или протоки специальной загородки - «запора», в котором устанавливаются ловушки корзиночного типа, обычно плетенные из тальника, то есть ивы, или тонких дранок — так называемые верши, вентери, хвостуши, морды и т.д.

* [4] Охота с оленем-манщиком довольно широко применялась среди некоторых народов Сибири. Имея специально выдрессированного оленя, охотник пускал его перед собой на тонком длинном шнурке. Прячась за оленя-манщика и управляя его движениями при помощи шнурка, охотник подбирался к диким оленям на расстояние выстрела из лука.

* [5] Скрадывание, или охота скрадом. Охота, заключающаяся в подкрадывании к выслеженному лосю или оленю с использованием направления ветра и особенностей ландшафта. Этот вид промысла требует от охотника безукоризненного знания привычек зверя, ловкости, неутомимости, умения читать следы и быстро ориентироваться в обстановке.

* [6] Котцы — загородка из кольев и дранок с узкими лабиринтами или горловинами, устраиваемая на мелководье или у берега. Рыба, зайдя по лабиринту в котец, выбраться обратно не может. Сырп — особый тип сети вроде бредня. Колдан — донная сеть типа драги или примитивного трала. Жалье — тонкие, обычно сосновые, дранки, применяемые для изготовления рыболовных ловушек. Таловое лыко — гибкая и крепкая кора некоторых видов тальника. На севере, где не растет липа, применялось для изготовления веревок, шнурков и вязания грубых сетей, главным образом для перегораживания проток и озерных истоков.

* [7] Вертлюжок — приспособление, предотвращающее закручивание ремня или веревки, Потяг — так называется в собачьей упряжке ремень, прикрепленный с помощью вертлюжка к нарте. К потягу также с помощью вертлюжков пристегиваются ремни, идущие от шлейки, то есть сбруи, надетой на собак.

* [8] Глухой называется одежда, не имеющая разреза и надеваемая через голову. Как правило, она бывает снабжена капюшоном, пришитым к вороту. Такая одежда (малица, парка, кухлянка и т.д.) широко распространена среди народов Крайнего Севера и арктического побережья.

* [9] Чуман, туес, куженька — различные виды посуды из бересты. Чуман - вид четырехугольной миски, туес - цилиндрический сосуд с крышкой, куженька — коробка с крышкой.

* [10] В прежнее время для охоты на лося и оленя широко применялись так называемые ловчие изгороди, или огороды. Последние представляли собой засеки, или изгороди, в одну-две слеги, устраивавшиеся на местах переходов зверя. В изгороди оставлялись ворота, в которых устанавливались настороженные луки, выкапывались западни, то есть глубокие ямы, замаскированные хворостом, или сооружались подрези. Последние состояли из острого копья, укрепленного на коромысле с противовесом или на пригнутом вершиной к земле деревце. Зверь, проходя через ворота, задевал за тонкую нитку, в результате чего настороженное оружие приводилось в действие. В настоящее время промысел огородами запрещен как хищнический.

* [11] Названия отдельных культур чаще всего происходят от того места, где был найден первый или наиболее богатый из памятников, послуживший для изучения данной культуры. Так, кулайская культура названа по горе Кулайке, где были впервые были обнаружены характерные для этой культуры вещи, гляденовская — по горе Гляденовой на реке Каме и т.д.

* [12] Тамги при сохранении первобытно-общинных отношений ставились на вещах личного пользования - оружии, украшениях, предметах утвари. При разложении первобытно-общинных отношений они постепенно превращаются в знаки собственности. Первоначально тамги были знаками родовыми, затем они становятся семейными и наконец, личными.

* [13] Экзогамия — запрещение браков в пределах одного рода. Экзогамия характерна для первобытно-общинного строя.

* [14] Матрилокальным браком называется, такой, когда муж переходит в род жены, п атрилокальным — при котором жена переходит в род мужа.

* [15] Биметаллический — сделанный из двух различных металлов.

* [16] Личина — схематическое изображение человеческого лица.

* [17] Антропоморфный — человекообразный.

* [18] Деревня Сапогово на Урале, близ Свердловска.

* [19] Тотемистические представления, или тотемизм, — особая форма религиозных воззрений, характерная для первобытно-общинного строя. В наиболее общей форме тотемизм заключается в представлении о том, что каждый людской род находится в родстве с определенным видом животных, птиц или растений. В соответствии с этим и тотемный предок, от которого данный род вел свое происхождение, представлялся в образе соответствующего животного, птицы и т.д.

* [20] Космогонические представления, то есть представления о строении Вселенной, слагающиеся из попыток первобытного человека объяснить окружающий его мир и явления природы, выраженные обычно в форме мифов и сказаний. Среди последних широко распространен сюжет о том, что Вселенная состоит из нескольких, расположенных один над другим, миров, например: средний мир - земля, населенная людьми, верхний мир - небо, на котором обитают добрые духи, и нижний мир, находящийся под землей, — местообитание духов болезни.

* [21] Чум — переносное жилище кочевников Севера, крытое шкурами или берестой.

* [22] Каяк — легкая лодка типа байдарки, состоящая из деревянного остова, обтянутого кожей.

* [23] Ф. Белявский — чиновник, посетивший в начале прошлого века низовья Оби и выпустивший в 1833 году книгу под названием «Поездка к Ледовитому морю».

* [24] См. статью Л.А. Евтюховой в настоящем сборнике. (Л.А. Евтюхова Южная Сибирь в древности с.193-224)

Опубликовано в кн.: По следам древних культур. От Волги до Тихого океана. М. 1954. C. 163-192

Источник: www.rgo-sib.ru/science/27.htm

10.05.2022

Контактная информация