Сергей Кочеров

КАКИМ БУДЕТ XXI ВЕК?

Предсказание будущего - занятие неблагодарное. Если прогноз не осуществится, незадачливый оракул станет объектом для насмешек. Если прорицание исполнится, провидец исчезнет в толпе знатоков, вещающих, что всё предвидели и предупреждали. В этом отношении долгосрочное пророчество имеет преимущество над краткосрочным прогнозом. Не случайно говорится: чтобы прослыть ясновидцем, предсказывай будущее на сто лет вперед, а чтобы прослыть глупцом, предсказывай его на завтра. Но во всех других отношениях прогнозы на ближайшее время выглядят более привлекательно, чем предсказания на целый век. Всем хочется знать, что станется с ними завтра, многим - что произойдет через месяц или через год, некоторым - что случится через 10-15 лет, и мало кому интересно, что будет, когда не останется никого из ныне живущих на земле. Поэтому тем, кто в начале века хочет провидеть его до самого конца, трудно найти другое оправдание для своего намерения, чем по-детски наивное объяснение из одной песни Б. Окуджавы: "Ведь должен хотя бы кто-нибудь все время смотреть вперед".

Прежде чем приступить к изложению своей версии того, что нас ждет в XXI веке, автор должен сделать чистосердечное признание. Он со всей ответственностью заявляет, что в основе его предсказаний не лежат ни самые передовые научные методы, ведомые ему одному, ни магические комбинации чисел, позволяющие вычислить алгоритмы истории, ни светоносные видения, в которых он узрел целостный образ наступившего века. Картина грядущего, которая будет представлена в этой статье, сложилась под влиянием субъективного понимания логики исторического процесса и того интуитивного постижения, что позволяет экстраполировать традиции прошлого на современность, а тенденции настоящего на будущее. Поэтому принимать или не принимать выводы автора - это вопрос личного доверия к предложенным им доводам. Не следует ожидать от этой статьи также предсказания таких экзотических событий, как установление контактов с инопланетянами, изобретение машины времени или наступление апокалипсиса. Такие пророчества выходят за рамки прогнозов не потому, что данные события представляются невозможными, но потому, что сложно определить их вероятность. Ведь в конце концов они зависят от пытливости интеллекта и инстинкта самосохранения человечества, а, как показывает наша история, это величины весьма неопределенные.

Начало Великой колонизации

Каждый минувший век человеческой цивилизации, помимо своего порядкового номера, чем-то отличается от других столетий. Разумеется, не все они обладали столь яркой индивидуальностью, как век Реформации (XVI в.) или Просвещения (XVIII в.). Гораздо чаще столетия запоминались человечеству потому, что принадлежали к большим и цельным периодам - эпоха эллинизма, средневековье, эпоха Возрождения, или относились к так называемым провалам во времени - "темным векам". Каким останется в памяти наших далеких потомков нынешнее столетие? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо избавиться от инерции мышления, которая навязывает нам схематическое представление, будто XXI век, являясь продолжением XX столетия, будет связан только с решением порожденных им проблем. Если человечеству суждено пережить этот век и тот, что придет за ним, верное понимание его сути и смысла возможно лишь при соотнесении его не только с прошлым, но и с будущим столетием. И если, пожалуй, было бы излишне самонадеянно в начале века пытаться "сочинить" ему совершенно неповторимый характер, тогда можно представить его в контексте новой эпохи, которая более соответствует специфике третьего, нежели второго тысячелетия нашей эры.

На рубеже этих тысячелетий стало очевидно, что человечество столкнулось с ограниченностью ресурсов земной природы, необходимых для его полноценного существования и развития. Можно, конечно, во многом винить несовершенство социально-экономической организации современного общества и несправедливость в распределении этих ресурсов среди народов Земли, но вряд ли еще остались оптимисты, которые полагают, будто при устранении данных недостатков постоянно растущее человечество сможет жить как "золотой миллиард" избранных. Скепсис в этом отношении только усиливается, когда проявляются неожиданные и пагубные последствия бурной экономической деятельности передовых стран в течение XIX-XX вв. (истощение природных ресурсов, озоновые дыры, "парниковый эффект", вероятное повышение уровня мирового океана). Поэтому все более реальной становится следующая дилемма: либо человечество будет вынуждено искусственно ограничивать свой рост (в том числе и при "помощи" войн, эпидемий и массового голода), либо оно ответит на эту угрозу колонизацией новых пространств, т.е. в точности так же, как поступали с незапамятных времен малые сообщества, оказавшиеся в сходном положении.

На земной суше новых пространств, богатых жизненными ресурсами, практически не осталось. Поэтому будущая колонизация может развиваться по двум направлениям: в мировой океан или в открытый космос. В первом случае заселению будут подлежать подводные пространства, во втором - пригодные для жизни планеты. Таким образом, стратегический выбор землян состоит в том, чтобы стать атлантами или уранитами, или разумно сочетать обе эти стратегии. Первые совсем еще робкие попытки начать разведку новой среды обитания человечества были предприняты в прошлом веке. Однако до переселений дело не дошло - отчасти ввиду недостаточно высокого уровня развития технических возможностей, отчасти в силу не столь обостренного характера самой потребности. Поэтому за первыми полетами на Луну не было предпринято ни одной попытки ее промышленной колонизации, а проекты создания подводных станций - прообразов будущих городов в океане - остались только на бумаге. Вполне возможно, что человечество может позволить себе прожить еще полвека, не посылая в космический и мировой океан десанты разведчиков и отряды колонистов. Но каждое упущенное десятилетие приближает состояние, когда с суровой ясностью приходит сознание того, что промедление смерти подобно.

По всей видимости, начало эпохи колонизации - сначала океана, затем космоса - придется на вторую половину этого века, если какие-либо мировые катаклизмы не заставят выживших приступить к спешному освоению новых пространств. Мне доводилось читать научную литературу, в которой утверждалось, что биологические возможности человека позволяют ему адаптироваться к жизни на глубине 800 метров под водой (проблема состоит в том, как вернуть его оттуда на сушу). Вполне возможно, что в случае ухудшения условий жизни на земле, данная проблема утратит свою актуальность. Что касается космической колонизации, то она может начаться не раньше, чем космонавты найдут планеты, пригодные для жизни людей. В настоящее время об этом, по-видимому, не может быть и речи, поскольку планеты Солнечной системы не обладают нужными свойствами, а достижение других планет невозможно из-за малых скоростей земных звездолетов. Но открытие знаний и технологий будущего сделает такие полеты возможными, и на поиски новых "Земель" отправятся тысячи космических кораблей. В конце концов, человечество должно иметь одну или несколько "резервных" планет, куда люди могли бы не только отправиться в поисках лучшей доли, но и эвакуироваться в случае реальной угрозы для жизни на Земле, связанной с катастрофой планетарного масштаба, независимо от того будет ли она иметь космический, природный или социальный характер. Таким образом, если мой прогноз верен, XXI век войдет в историю как время начала Великой колонизации.

Под стягом нового знания и веры

Начиная с XVII в. каждое наступающее столетие по сравнению с предыдущим отличалось возрастающей динамикой развития науки. В этом отношении все рекорды побил XX век, во второй половине которого за любое десятилетие сумма научных знаний увеличивалась вдвое. В начале XXI в. есть все основания для вывода о том, что данная тенденция будет продолжена и в текущем столетии. Изменится ли при этом сам характер научного прогресса, если оценивать его не только по количественным, но и по качественным параметрам? Ученые обычно фиксируют внимание на тех областях науки, где удается достичь наибольших прорывов и где практические результаты выглядят наиболее перспективными. Так, они могут заявить, что если в XIX в. решающее значение имели достижения в электромагнетизме и химии, а в XX в. - открытие атомной энергии, лазера и транзистора, то облик XXI в. определит развитие нанотехнологий. Однако, если взглянуть на этот процесс не только с точки зрения значимости научных открытий, но и сквозь призму социально-экономических изменений в обществе, то можно заметить, что научный прогресс последних двух с половиной веков накопил эволюционные изменения, которые могут придать ему в наступившем веке новое качество.

Дело в том, что со второй половины XVIII в., когда началась промышленная революция в Англии, развитие науки и техники было объективно все более направлено на удовлетворение массовых потребностей людей, на создание стандартных изделий и товаров, которые в меньшей степени, чем раньше, учитывали их индивидуальные запросы. Своего апогея этот процесс достиг в первой половине прошлого века в связи с массовым распространением конвейерного производства, внедренного Г. Фордом. Производство стандартных товаров и услуг, относительно высококачественных в развитых странах, способствовало заметному повышению материального благополучия и жизненного комфорта людей, но не лишило их склонности к изделиям, созданным или собранным по индивидуальному заказу. НТР во второй половине XX в. сначала повысила уровень удовлетворения массовых потребностей, а затем создала предпосылки для широкого удовлетворения индивидуальных запросов. По всей видимости, открытие и внедрение технологий в области наноматериалов, биовещества и информации позволит перестроить производство на основе немыслимого ранее учета индивидуальных потребностей и особенностей людей. Этот процесс вызовет глубокое изменение в характере современного человека и общества и связей между ними. Если эпоха массового производства и потребления вырабатывает "массовое общество" и "массового индивида", то эпоха индивидуального производства и потребления создает "индивидуализированное общество" и "личностную индивидуальность". Конечно, пока мы находимся только в начале этого процесса, но если его направление предугадано верно, то по своим последствиям он может оказаться сравним с тем, что в философии К. Ясперса получило название "осевого времени".

Что касается научных открытий, которые, по всей видимости, будут сделаны в XXI в., то среди наиболее значимых по практическому воздействию на человечество можно указать следующие. Сегодня почти ни у кого не вызывает сомнения, что через 10-15 лет начнется переход на виды энергии, альтернативные нефтепродуктам, что изменит соотношение сил и приведет к перемене ролей на рынке энергоресурсов. Во многом это будет связано с производством нового вида энергии, на который перейдет транспорт ввиду его большей экономичности и дешевизны по сравнению с бензином и керосином. Внедрение в медицину наноматериалов и биотехнологий, наверно, позволит уже в обозримом будущем найти лекарство против рака и СПИДа и намного улучшить лечение сердечно-сосудистых заболеваний. Однако общее ухудшение экологической ситуации в мире способствует появлению неизвестных ранее вирусов и инфекций, которые могут вызвать пандемию, превосходящую по числу жертв чуму XIV века или "испанку" XX века. Можно предположить, что будет совершено открытие, с помощью которого люди намного повысят объем информации, поступающей в их мозг независимо от органов чувств, что, с одной стороны, приведет к революции в образовании, а, с другой стороны, сделает их более подконтрольными внешним силам. Наконец, весьма вероятно, что в этом столетии будет найдена единая формула вещества, энергии и поля, дающая возможность совершать их преобразования, что существенно повысит скоростные качества наших космических кораблей, бороздящих просторы Вселенной. Но при этом, как учит нас история, следует иметь в виду, что все эти открытия, скорее всего, будут обладать "двойным назначением" и станут служить не только созиданию, но и разрушению, приведя к появлению новых видов оружия массового поражения.

Если поиски знаний являются уделом сравнительно узкого слоя интеллектуалов, то обретение веры захватывает самые широкие массы людей. Среди футурологов принято считать, что в XXI в. религия станет играть все более важную роль в духовной жизни людей, определяя их сознание и деятельность. Я считаю, что данный вывод нуждается в серьезном уточнении. Поистине важную роль в этом столетии, на мой взгляд, будет играть не столько одна из мировых или национальных религий или все они вместе взятые, сколько искание новой веры, соответствующей реалиям и духу новой эпохи. Если мы обратимся к современности, то увидим, что из всех существующих религий на подъеме находится один только ислам. Но экспансия исламской идеологии, причем, чаще всего в ее радикальной форме, связана с тем, что сегодня именно мусульманский мир является авангардом в борьбе "Третьего мира" с "Золотым миллиардом" (по выражению А. Солженицына). Религия ислама есть главный фактор цивилизационной идентичности этого пестрого в других отношениях мира, поэтому он не может выразить свое общее воззрение в иной форме. Однако уже заметно усиление противоречий между суннитами и шиитами, которое свидетельствует, что единство мусульманской веры весьма относительно.

Другие мировые и национальные религии либо сохраняют завоеванные позиции (буддизм, индуизм, иудаизм), либо понемногу приходят в упадок, наиболее заметный в их исторических центрах (католицизм, протестантизм). Что касается православной веры, то крах идеологии коммунизма освободил для нее "святое место" в России, Украине и Белоруссии, но рост церквей и духовенства сам по себе не приводит к религиозному возрождению. За постсоветский период намного увеличилось количество людей, называющих себя православными, но только время покажет, придут ли они к воцерковленной жизни в гармонии с Богом и людьми или вернутся в греховный мир в поисках новых сильных ощущений. Если же судить по заявлениям и действиям иерархов РПЦ, то нелегко избавиться от впечатления, что в их планы на обозримое будущее входит не столько обретение Третьего Рима или Святой Руси, сколько защита своей территории от происков Ватикана и утверждение православия как государственной идеологии России.

Для оценки религиозной жизни современного человечества символично, что в последнее время мало что слышно о движении экуменизма. В самом деле кто и с кем сегодня может объединиться, если католики отбирают храмы у православных в Западной Украине, иудеи воюют с мусульманами, мусульмане - с индуистами, а сунниты и шииты взрывают друг друга в Ираке? Последним подтверждением этому стали слова Папы Римского Бенедикта XVI в адрес ислама, когда он осудил концепцию священной войны джихад и привел цитату из византийского императора XV века Палеолога, который обвинил мусульман в том, что они "распространяют свою веру мечом". За это заявление Папа был обвинен Национальной Ассамблеей Пакистана в оскорблении ислама, причем, в весьма жестких выражениях: "Своими унижающими замечаниями папа оскорбил ислам и Пророка Мухаммеда и глубоко ранил чувства всего мусульманского мира: Всякий, кто высказывается оскорбительно в адрес религии ислама, провоцирует насилие". Дело дошло уже до прямой угрозы убить Святого отца, прозвучавшей из уст лидера британских исламистов. После обмена такими словесными ударами прекраснодушными выглядят слова тех религиозных деятелей, кто заверяет человечество, будто церковь может предложить миру "опыт построения единого цивилизационного пространства на основе культурной и религиозной многоукладности" и помочь "построению многоукладного мира, в котором различные цивилизационные модели входили бы в гармоничное и мирное взаимодействие".

Возможно, дело в том, что все ведущие религии мира, возникшие много столетий назад в локальных сообществах, несмотря на попытки их универсализации, не могут соответствовать требованиям глобального мира. Будучи порождением совсем иных времен, с другими социальными отношениями, культурными традициями и моральными и правовыми нормами, они не в состоянии адекватно решать проблемы современности, которые не укладываются в их архаическую парадигму. Через тринадцать веков после "ветхозаветного" человека Моисея с его Десятью заповедями пришел "новозаветный" Богочеловек Христос с Нагорной проповедью. С тех пор прошло два тысячелетия, но мы как будто делаем вид, что мир изменился недостаточно, чтобы испытывать потребность в религиозном осмыслении новых социальных отношений и моральных правил. Я не утверждаю, что XXI в. принесет с собой новую религию, которая соединит миллионы людей, добровольно связавших себя верой в новые истины и святыни. Но я полагаю, что наступившее столетие подготовит людей к новой духовной эпохе, которая у некоторых христианских философов и богословов уже получила название эпохи Святого Духа.

К глобальному миру через конфликты цивилизаций

Действие указанных выше социально-экономических и интеллектуально-духовных факторов повлияет на соотношение геополитических сил в XXI в., но и они сами будут находиться под сильным обратным воздействием. После выхода в свет фундаментального труда С. Хантингтона "Столкновение цивилизаций" в экспертной среде заметно окрепло мнение, что в новом столетии судьбу мира будет определять не противостояние двух сверхдержав, а конфликты между цивилизациями, и наиболее важными группировками государств окажутся не три блока времен "холодной войны", а семь или восемь основных цивилизаций. Принимая общий подход и многие выводы Хантингтона, я все же не могу не высказать одного существенного замечания. Будучи сторонником теории локальных цивилизаций, этот ученый, как и его предшественники (Данилевский, Шпенглер, Тойнби, Макнил, Бродель и др.), допускает известный произвол в разделении цивилизаций и в самих их названиях. Исходя из представления о том, что цивилизации являются культурными, а не географическими или политическими, единствами, Хантингтон склонен отождествлять, по крайней мере, основные цивилизации с "великими религиями мира". Поэтому из девяти цивилизаций, которые он выделяет в наше время, четыре (исламская, индуистская, православная и буддийская) определены по принадлежности к религии или конфессии, а еще четыре (западная, латиноамериканская, синская и японская) возникли на основе той или иной религии.

Если такая характеристика верна для группы разнородных обществ, объединенных религией ислама, и, отчасти, для индуистской цивилизации, в которой, однако наряду с индусами проживают мусульмане и представители племенных культов, то она мало что объясняет в отношениях стран православного мира (Россия, Украина, Белоруссия, Грузия, Болгария, Сербия, Румыния, Греция). Если бы явное большинство жителей этих стран осознавало себя прежде всего в качестве православных, то оно испытывало бы тяготение к России как "стержневому", по выражению Хантингтона, государству православной цивилизации. Допустим, нынешнее "бегство" Украины, Грузии, Болгарии, Румынии и Сербии в Европу, т.е. в западную цивилизацию, вызвано слабостью современной России. Но даже во время существования СССР как сверхдержавы Сербия в составе Югославии проводила независимую политику, Румыния была весьма ненадежным союзником, а Греция входила в НАТО. Конечно, можно сказать, что Советский Союз был тогда стержневым государством коммунистического блока, а не православной цивилизации. Однако и в XIX в. положение дел было сходным: эти страны воспринимали православную Россию как освободительницу от господства мусульманских или, реже, католических народов, но не как свою метрополию или духовный центр православного мира.

Адекватное понимание западной цивилизации, если подходить к ней в рамках такого подхода, также встречает серьезные затруднения. Очевидно, что современная западная идентичность основывается на триединстве рационализма, индивидуализма и либерализма, которое восходит к идеям века Просвещения. Это триединство, хотя и могло возникнуть только на основе ценностей западного христианства, несет в себе разрушение этих ценностей, поскольку ведет к секуляризации культуры, в которой место религиозных таинств и догматов занимают политические и моральные принципы. Посему главным культурным индикатором цивилизации Запада в наши дни является принадлежность не к западному христианству, а к идеологии либерализма, частной собственности, демократии и конституционализма. Но уже в наши дни стало ясно, что этот признак культурной целостности находится под угрозой. Дело в том, что "принадлежность к Европе" сегодня определяется членством в Евросоюзе и в НАТО. И курс на создание единой Европы, т.е. на сплочение европейского центра западной цивилизации, проводится одновременно с курсом на расширение Европы на восток, в процессе которого в нее входят или могут войти страны, чья европейская идентичность вызывает сомнения (Болгария, Румыния, Украина, Грузия и, наконец, Турция). И если итоги референдума по европейской конституции во Франции назвали "голосованием против польского сантехника", нетрудно догадаться, какие чувства вызовет в "старой Европе" появление украинского строителя или грузинского винодела.

Все эти проблемы западный мир создает себе сам во многом потому, что проводит не цивилизационную, а блоковую политику, которая была унаследована им от "холодной войны". Но что было оправданно и эффективно во время борьбы двух сверхдержав и созданных ими блоков, оказывается несостоятельным в период конфликта цивилизаций. Это можно показать на примере первого из конфликтов такого рода в XXI веке - столкновения западной и мусульманской цивилизаций. Понятно, что оно вызвано гораздо более важными причинами, чем атака террористов 11 сентября 2001 г. И только штатные пропагандисты или наивные обыватели могут утверждать, что терроризм будет основной угрозой в XXI веке. Точно так же в начале XIX в. видели главных врагов в якобинцах, а в начале XX в. готовились к борьбе с анархистами. "Международный терроризм" - это хороший повод для укрепления своей "вертикали власти" во внешней и внутренней политике, чем пользуются в США, России, Китае и других государствах мира. В действительности террористов, особенно из числа исламских радикалов, можно сравнить с отрядом диверсантов, действующих в тылу врага с расчетом на поддержку известной части местного населения. И вот под предлогом необходимости адекватного возмездия цивилизация Запада начинает новый крестовый поход против мусульманского Востока.

Именно такой характер все более приобретают боевые действия НАТО в Ираке и Афганистане, а также недавнее наступление Израиля - современного ордена Храма западной цивилизации - на Ливан. В случае американо-израильского нападения на Иран это сравнение перейдет из сферы исторических ассоциаций в область суровой реальности. Я совсем не склонен оправдывать слова и дела исламских фанатиков и радикалов, но всё же не следует забывать, что ни одно мусульманское государство не ведет войны в Европе (если не считать албанцев, вытесняющих сербов из Косово, до чего Западу нет никакого дела). Поэтому нынешние действия США и стран НАТО на Ближнем Востоке служат наглядной иллюстрацией к словам Хантингтона, что "вмешательство Запада в дела других цивилизаций является, вероятно, единственным наиболее опасным источником нестабильности и потенциального глобального конфликта в полицивилизационном мире". Но столкновение западного и исламского мира - это лишь первый по времени конфликт цивилизаций в XXI веке. Еще большую угрозу для мира создает борьба за гегемонию между США и Китаем, которая может перейти в военное столкновение Запада и Востока. Между тем, утверждая себя в качестве сверхдержавы вдали от дома, США могут упустить время, когда давление на них со стороны латиноамериканской цивилизации станет непреодолимым. И когда большинство жителей Северной Америки заговорит на испанском языке, а большинство населения "старой Европы" - на арабском, начнется полный "закат Запада", о котором писал Шпенглер. По всей видимости, это произойдет за хронологическими рамками XXI в., но к концу столетия западному миру будет трудно сохранить культурную целостность и единство, с утраты которых и начинается распад цивилизаций.

Ждет ли нас в итоге наступление глобального мира, или наш земной шар останется поделен между основными цивилизациями, периодически сталкивающимися в борьбе за жизненное пространство, материальные ресурсы и души людей? При ответе на этот вопрос многое зависит от того, что мы понимаем под термином "глобальный мир". Если речь идет о том, что все национальные государства и цивилизации оказываются связаны разветвленной и крепнущей системой экономических, политических и информационных взаимозависимостей, то несущие конструкции такого мира уже созданы, и к концу XXI в. он будет практически достроен. Но крайне сомнительно, что такой мир будет обладать единой культурной целостностью, наподобие той, что лежит в основе цивилизаций. Ни одна из ныне существующих религий, политических философий и моральных систем, несмотря на то, что все они претендуют на высшую и конечную истину, не кажется настолько всеобъемлющей и перспективной, чтобы завладеть умами и сердцами человечества будущего. На сегодня более вероятной альтернативой возможной "холодной войне цивилизаций" представляется обмен знаниями, идеями и ценностями, изучение истории и культуры друг друга, взаимное дополнение и духовное обогащение. И если такая атмосфера будет создана в XXI в., то уже одного этого будет достаточно, чтобы сказать, что он пришел не напрасно.

Стремление к меритократии

Прогноз на XXI в. будет неполон, если не уделить внимания проблеме, которую принято обозначать как отношения между правящей элитой и народными массами. Эта проблема находит яркое выражение в форме правления, которая утверждается в обществе (национальное государство) или в сверхобществе (цивилизация). Достаточно взглянуть на три последних столетия западной цивилизации, чтобы убедиться в том, как менялись взгляды и реалии в поисках "наилучшей формы правления". Так, большую часть XVIII в., провозгласившего идеал "просвещенной монархии", шла конкуренция между абсолютной и конституционной монархией. В XIX в. республиканский идеал понемногу одерживает победу над монархическим принципом, и в конце столетия полемика идет по вопросу о том, какая именно республика должна заменить монархию. Большая часть XX в. прошла в борьбе между разными видами вождистской диктатуры и демократической республики, которая завершилась победой идеала либеральной демократии. Однако пока непохоже, чтобы этот идеал обретал универсальный характер, на что рассчитывают ярые сторонники западной цивилизации, готовые насаждать его по всему миру. Многие соглашаются с У. Черчиллем в том, что "демократия - наихудшая форма правления, если не считать всех остальных". Однако признание этого нисколько не мешает искать форму правления, лучшую, чем демократия.

На роль более совершенной организации власти может претендовать, например, "постдемократия". Несомненно, существуют проекты других политических систем, на которые возлагают надежды, что они позволят более эффективно ответить на вызовы нашего времени, нежели все формы правления, известные ныне. Но в любом случае вопрос заключается в том, как добиться того, чтобы к управлению обществом приходили наиболее заслуженные, компетентные, талантливые люди. Такую организацию власти, при которой правят наиболее достойные, принято называть "меритократией". В наше время концепция меритократии рассматривается в основном в контексте учения о постиндустриальном обществе, с его выводом о том, что в будущем "обществе знания" главными институтами власти станут университеты, что передаст управление государством в руки авторитетных ученых и квалифицированных менеджеров. Однако вопрос, как обеспечить такой порядок формирования власти, при котором должны править лучшие, выходит за рамки политического проектирования. Лучшие могут править лишь при том непременном условии, что они находятся в элите общества, причем оказываются там не в виде исключения, а вследствие общего правила.

Какой должна быть правящая элита, достойная этого звания? Как представляется, для этого она обязана обладать тремя следующими качествами: профессионализмом, т.е. способностью эффективно управлять страной и отвечать на вызовы времени, патриотизмом, т.е. ответственностью за настоящее и будущее своей страны, и нравственностью, т.е. сознанием своего служения обществу. Первое из этих качеств совершенно необходимо, второе и третье - в высшей степени желательны. Если наличие всех указанных характеристик в правящем слое встречается достаточно редко, то настоящую элиту от случайных временщиков отличает сочетание профессионализма с патриотизмом или профессионализма и нравственности. Однако, если профессионализм власть имущего во многом зависит от его личных способностей, то его патриотизм и нравственность определяются отношениями между ним и теми, кем он управляет. И редко бывало так, чтобы правящие любили свою родину и заботились о благе народа, если ни родина, ни народ не требовали от них проявления этих чувств не в словах, а в делах.

Эта проблема не решается посредством введения всеобщего избирательного права, делающего возможным широкое народное волеизъявление, или, напротив, разных цензов, придающих данному волеизъявлению более рациональный и ответственный характер. В селекции правящей элиты важно не только количество, участвующих в отборе, но также их качество. Как справедливо писал Аристотель, из всех видов государственного устройства "наилучшим, конечно, является тот, в котором управление сосредоточено в руках наилучших. Это будет иметь место в том случае, когда либо кто-нибудь один из общей массы, либо целый род, либо вся народная масса будет иметь превосходство в добродетели, когда притом одни будут в состоянии повелевать, другие - подчиняться ради наиболее желательного существования". Поэтому ни одна монархия, олигархия или демократия не может быть лучше того народа, которым она правит. Дальнейшая оптимизация управления обществом, очевидно, будет идти как по линии обеспечения большей подконтрольности власти гражданам, так и по линии придания ему большей эффективности. Можно предположить, что конфликт между этими линиями и попытка снять противоречие между ними станет предметом споров для мыслителей и граждан XXI в., ищущих решение той же самой проблемы, которую обдумывал Аристотель. Поэтому форма правления, которая утвердится в этом веке, будет во многом зависеть от решения вопроса, что важнее: качество управленческих решений, или их прозрачность и понятность для нас.

Далеко не всё, что может произойти в наступившем веке, поддается даже вероятностному прогнозированию. Вынужден сознаться, что я теряюсь в догадках, каких вершин достигнет искусство в новом столетии, какие виды спорта завоюют наибольшую аудиторию болельщиков и как будут складываться в этом мире отношения между полами или "отцами" и "детьми". Так, нельзя исключать, что человечество придет к отвержению моногамного брака и к замене его добровольным союзом, легко расторжимым при соблюдении интересов обеих сторон. Но делать такие прогнозы - это почти то же самое, как предсказывать, что будет модно носить в мире в 2017 г., или какая погода будет стоять летом 2053 г. в России. Можно лишь с уверенностью повторить древнюю мудрость: "И это пройдет". Если перефразировать Станислава Ежи Леца, в двадцать первом веке мало кто ожидал, что наступит двадцать второй. Тем не менее у нас есть неплохие основания для такого прогноза, и это не может не радовать.

Конечно, XXI век не обещает нам наступления эры милосердия или эпохи разума, трудно поверить и в то, что он войдет в историю как Золотой век. В этом столетии в мире будут идти разрушительные войны, причем вероятны цивилизационные и региональные конфликты с применением ядерного оружия. Нельзя исключать наступления пандемий, вызванных неизвестными вирусами, увеличения числа природных стихийных бедствий вследствие нарастающих климатических изменений и повышенной тектонической активности и техногенных катастроф с большим количеством жертв. Но, как и во все века, главной надеждой и главной угрозой для человека будет другой человек, стремящийся переделать его по своему образу и подобию. И каждый, кто переживет этот век, наверное, сможет с полным основанием повторить слова английского классика. Вот они: "Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время - век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподнюю - словом, время это было очень похоже на нынешнее:".

по информации НАО

20.09.2006