Г.Д. Гловели

ТЕКТОЛОГИЯ: ГЕНЕАЛОГИЯ И ИСТОРИОГРАФИЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ К НОВОМУ ИЗДАНИЮ «ТЕКТОЛОГИИ: ВСЕОБЩЕЙ ОГРАНИЗАЦИОННОЙ НАУКИ» А.А.БОГДАНОВА («Финансы», М. 2003)

Страсть к монизму

Концепция «всеобщей организационной науки» - «тектологии» - увенчала творческую работу одного из выдающихся мыслителей-энциклопедистов ХХ века Александра Александровича Богданова-Малиновского (1873-1928). Смелая попытка сведения универсальных организационных принципов в единую науку с «всеобщей точкой зрения» стала итоговым выражением той пламенной «страсти к монизму» (Богданов 1905, с.47), которой был одухотворен жизненный путь ученого.

Рано ощутив «очень сильную и глубокую рассудочную потребность в порядке», будущий «тектолог» еще в детстве сделался «рационалистом», благодаря «критике семейных авторитетов» и «книжному проникновению в жизнь» (Богданов 1995, с.26). Пережитые смерти маленьких братьев обусловили то, что обычно называют религиозным кризисом. «Все связанное с Богом и религией» осталось с отблеском «непоправимого», которое неожиданно приходит и беспощадно сжимает сердце» (там же, с.29). Образ «хозяина вещей» навсегда уступил место идее максимума организованности, включавшую в себя «утопию разумных человеческих отношений» и цели коллективной борьбы за жизнеспособность. Отсюда - и революционный порыв, и своеобразие интеллектуальных исканий, и последняя в мировой литературе классическая утопия «Красная звезда» (написанная в бытность признанным идеологом российского рабочего движения) и первый в мировой медицине Институт переливания крови, с драматической гибелью его директора-основателя на стезе подвижника-врача.

Уже в классической гимназии товарищи, восхищаясь способностями и дружелюбием Александра, с интересом читали его «записки» о влиянии природы на человека, о значении открытий и изобретений (Соболев 2002). Но «злостно-тупое» начальство приучило «ненавидеть властвующих и отрицать авторитеты» (Богданов 1990, с.361), Мировоззрение оформлялось под воздействием книг разночинцев-«шестидесятников» - «таких выдающихся популяризаторов, как Чернышевский и Писарев» (Богданов 1923б, с.168), таких видных естествоиспытателей, как Сеченов и Тимирязев. Исторический метод в биологии виднейшего русского дарвиниста профессора Тимирязева укрепил затем в младшекурснике Московского университета (с 1892) приверженность «материализму естественников» - «несколько примитивной философии», «идейному знамени суровых демократов-нигилистов» (Богданов 1906, с.III). Учеба прервалась исключением за участие в студенческом протесте (1894), и диплом был защищен уже в другом университете – Харьковском, на медицинском факультете (1899). Но прежде в тульской ссылке подпольные занятия с промышленными рабочими направили ищущую мысль молодого лектора-пропагандиста к учению Маркса, воспринятому как «научное откровение» (Луначарский 1928). Выпестованный в кружковом сотворчестве «Краткий курс экономической науки» (1897) стал первой и самой успешной при жизни книгой А.Богданова, ввел его в круг видных фигур российской социал-демократии и окрылил уверенностью в найденном ключе социально-генетического исследования: «соединять, как звенья одной сложной цепи развития, явления технические и экономические с вытекающими из них формами духовной культуры» (Богданов 1925, с. 240).

Образование «естественника и врача» сказалось в увлечении позитивизмом, традиции которого развивали школы Г.Спенсера и эмпириокритиков на Западе, автор книги «Что такое научная философия?» В.В.Лесевич и редактор журнала «Научное обозрение» М.М.Филиппов - в России. Эмпириокритицизм Р.Авенариуса–Э.Маха отвергал постоянство истин, также как эволюционизм в биологии - постоянство видов живых существ, а энергетизм основателя физикохимии В.Оствальда - постоянство атомов материи. Но сверх того, три «Э-изма» сулили монистическую перспективу в духе провозглашенной в первой же философской работе Богданова невозможности смириться с категорическими различиями в способах построения различных наук. Они скрепляли исторический взгляд на природу как на непрерывный поток превращений, в котором могут быть выделены не статические «вещи», а лишь относительно устойчивые «формы движения», находящиеся в процессе непрерывного взаимодействия с окружающей их средой и соизмеримые в количествах энергии.

Наконец, эти элементы «философии естествознания» через конкретные исследования Э.Махом процесса отбора познавательных приспособлений-понятий стыковались с «историческим монизмом социологической школы Маркса», дополненным в «собственном Э» Богданова - эмпириомонизме - историко-культурным анализом происхождения форм духовности из трудовой практики. Материал для своего «социально-генетического монизма» Богданов черпал из языкознания и религиоведения, этнографии и экономической истории, особенно из трудов таких авторов, как крупнейшие представители сравнительной филологии Лазарь Гейгер (1821-1870), Людвиг Нуаре (1827-1897), Макс Мюллер(1823-1900) и систематизатор германской исторической школы в политэкономии Карл Бюхер (1847-1930).

Л.Нуаре, «глубокомысленный немец с французской фамилией» (Богданов 2000, с.9), с одной стороны, переинтерпретировал в свете главных естественнонаучных достижений XIX в. (закон сохранения энергии и дарвинизм) традиции германской классической философии (см. Уайт 1995), с другой – опираясь на «лингвистическую археологию» Л.Гейгера, предложил гипотезу о «трудовых междометиях» - первичных корнях речи, возникших как знаки осознания людьми повторных или продолженных актов совместной работы (активных приспособлений к среде). М.Мюллер, английский профессор с немецкой фамилией и первооткрыватель для Запада мира индийской философии, поддержал теорию Нуаре в своей «Науке о мысли»(«Science of Thought», 1887), а на основе сравнительно-исторического изучения мифов ввел понятие об основной метафоре. Труды К.Бюхера «Работа и ритм»(1896) и Э.Маха «Механика»(1904) показывали происхождение музыкально-песенного творчества и научных теорий из обыденного производственного опыта.

Задуманная как «картина мира для своего времени и для класса, делу которого я себя посвятил» (Богданов 1906, c. XL), система эмпириомонизма вовлекла ее творца в водоворот пристрастной партийной полемики, философски бесплодной и организационно проигрышной, поскольку Богданов не обладал ни публицистической ядовитостью и манипуляторской искушенностью своих главных оппонентов – Г.«Бельтова»-Плеханова и «Вл.Ильина»-Ульянова-Ленина, ни «свободой метафизического парения» неокантианцев и веховцев. Философские труды Богданова не повторили счастливой судьбы его популярных экономических учебников. Для одних критиков он остался пропагандистом «кружковой отсебятины» (Бердяев 1909, с.13), слишком склонным к материалистическому пониманию истории в период возрождения религиозного идеализма (Бердяев 1902, с.845) для других (изгнавших потом первых из России) – опасным «ревизионистом», якобы протаскивающим в рабочую среду идеализм и прочие «буржуазные» воззрения (Ленин 1973).

Такой оборот событий поспособствовал отношению к философии как к преходящему этапу на пути «от монизма религиозного к научному» (Богданов 1923 б, с.328). Автор «Науки о мысли» М.Мюллер считал основным вопросом философии вопрос о происхождении понятий (Мюллер 1891, с.13-14), Автор «Всеобщей организационной науки» А.Богданов для себя разрешил этот вопрос «социально-генетическим» объяснением понятий «духа» и «тела» как антитезы, сложившейся на фоне авторитарных отношений организующих «верхов» и исполнительских «низов» (Богданов 1904). Преодоление и этой и другой (узкой специализации) формы «дробления человека» Богданов провозгласил как общественный идеал, реализуемый посредством целостного организационного миропонимания. Заимствовав у М.Мюллера понятие «основной метафоры» для обозначения религиозного «зародыша организационной точки зрения на вселенную», Богданов использовал для названия всеобщей организационной «науки будущего» термин «тектология», введенный еще в 1866 г. в «Общей морфологии» Э.Геккеля (1834-1919) – организатора «Союза монистов». Для Богданова тектология символизировала «монизм научный и прогрессивный», к которому движется человеческая практика сквозь дебри ветвящихся специальностей и с временной помощью философских обобщений.

«Специальные старания» были предприняты для того чтобы показать «реальную полезность» всеобщей организационной науки и «отчетливо выяснить, что она «необходимое продолжение того, что делалось и делается людьми в их практике и теории» (наст. изд.). Агрохимический «закон минимума» Либиха, закон подвижного равновесия Ле-Шателье, принцип относительности, биологический закон подбора, психологические законы Вебера – Фехнера и «послойного разрушения» Рибо, социологическое разграничение статики и динамики, экономическая категория кризисов вошли в круг тектологических обобщений. Записные книжки Богданова и сам текст «Тектологии» свидетельствуют о проработке огромного массива научной литературы, – в частности, издававшихся в России в 1910-е гг. серий «Новые идеи в астрономии», «Новые идеи в психологии», «Новые идеи в экономике» и т.д.

Десятилетие разработки тектологии (1912-1922) было эпохой величайшего «кризиса форм» – научных, социальных и политических революций. Как полковой врач русской армии на восточном фронте мировой войны Богданов воочию увидел срыв «цивилизованного» человечества на «пути Каина», а как ученый-провидец - угрозу атомного самоуничтожения. Издавая за свой счет в багряном 1917 г. 2-й том «Тектологии» с характерным подзаголовком «Механизм расхождения и дезорганизации», Богданов не принял «военно-коммунистической революции» своих прежних соратников-большевиков, предостерегал от «гражданской войны с расточением лучших сил народа», а позднее грустно констатировал «потоки крови», «гибельное разорение» (Богданов 1990, с.352-355, 464). Однако, отказавшись вернуться в число «вождей» своей бывшей партии, ставшей партией власти, он не устранился от тяжести положительной организационной работы. Охотное включение в деятельность стихийно возникшего Пролеткульта дало трибуну для распространения идей всеобщей организационной науки. Но ненадолго: с 1920 г., административно зажав «пролеткультство» (и расчистив дорогу «воинствующему материализму» и «рапповщине»), Предсовнаркома Ленин и прочие партчины напустили на «богдановщину» ретивое стадо травителей («усердствующих сикофантов», как называл их тектолог).

Превозмогая явное идейное одиночество и сердечное заболевание, Богданов в последние годы жизни стоически хранил верность идеалу «общечеловеческого коллектива». Памятуя о судьбе монистических мыслителей прежних времен – от Джордано Бруно и Спинозы до Роберта Майера - он четко определил задание самому себе в автоаллегорической поэме «Марсиянин, заброшенный на Землю»(1920): «на ниве тернистой работать упорно во имя далекого дня». «Марсианская» поэтика высветила тот космический универсализм, которым наполнялся «furor tectologicus» (Богданов 2002, с.96) - целеустремленность к выявлению организационных связей мирового целого. В своем последнем докладе А.А.Богданов назвал великие философские системы прошлого «познавательными монистическими утопиями» (Богданов 1927б, с. 260); таковой суждено было стать и его собственной организационной концепции.

После гибели А.А.Богданова его ближайший друг В.А.Базаров-Руднев (1874-1939) писал в неопубликованной статье: «Для оценки научного наследства, завещанного нам А.Богдановым, еще не наступило время. Что наследство это огромно, ясно уже и сейчас для всякого беспристрастного человека» (Базаров 1928, л. 30). К сожалению, наступившие затем времена вовсе исключили беспристрастие в оценке наследия Богданова.

Судьба концепции

В.А.Базаров вслед за самим создателем всеобщей организационной науки подчеркивал, что ее разработка наталкивается на сопротивление современных ученых, проникнутых «цеховой» психологией специализации. Восприятие главного труда А.А.Богданова, четырежды изданного в 1920-е гг., в том числе в немецком переводе, затруднялось не только масштабностью и новизной, но и тем, что автор «Тектологии» не позаботился придать ей академический вид. Категоричное убеждение в том, что «за индивидуальным творчеством всегда скрывается коллективная энергия» (Богданов 1920, с.IV), сказалось в явно недостаточном аппарате ссылок на литературу. Например, М.Мюллер, на которого Богданов не раз ссылался, в «Тектологии» вовсе не упоминается – при всей значимости его концепции «основной метафоры»! В последнем из своих предисловий Богданов замечает, что его работ по организационной науке, по-видимому, не читал проф. Талиев, «что и естественно для современного специалиста-биолога» (наст. изд.,). Но читал ли сам Богданов раннюю работу того же Талиева «Человек как ботанико-географический фактор» (в журнале «Научное обозрение», 1902, № 11) или статьи по клеточному строению живого вещества Н.К.Кольцова (будущего учителя сына Богданова в генетике) и А.В.Немилова – тоже специалистов-биологов, сходившихся с А.Богдановым в определении организации как целесообразного сочетания активностей? (Оксенов 1920).

Следует также заметить, что 1920-е гг. с их необычайной «смелостью в постановке задач» (Богданов 1927а, с. 5), были временем рождения в российской науке многих наддисциплинарных концепций с весьма сложными судьбами – достаточно назвать гелиобиологию А.Л.Чижевского и теорию «длинных волн» Н.Д.Кондратьева. С другой стороны, декларировавшая «монизм» и застолбившая «административным ресурсом» свое признание «яфетическая» теория Н.Я.Марра сыграла одиозную роль в российской науке.

А.А.Богданов, «еретик» по самоопределению, не желал для себя и своей концепции «административного ресурса». Однако, отказавшись от положения среди «вождей» (Зубчанинов 1995, с.20), он не отказался от абсолютизации коллективистских и инструменталистских начал в человеческом опыте, включая идеологию «исторической миссии рабочего класса» и трактовку перспектив научной работы исключительно как «фабрик мысли». И в руках «мыслителей» вовсе не оригинальных, зато упертых в утопии социализма, тектология могла стать таким же орудием «бития», какими стали «плехановская ортодоксия» («диамат») и «марксизм-ленинизм» как «учение о диктатуре пролетариата».

Никто основательнее А.Богданова не продумывал «социализм» как «организационную задачу», «требование планомерности есть самая сущность» которой (Богданов 1918, с. 4). В не увидевшем света докладе Богданова «Общественнонаучное значение новейших тенденций естествознания» (1923) подчеркнуты факты «самого напряженного изучения естественных богатств» и усиленного искания в передовых странах «научной планомерности» в форме специальных организаторских наук и тенденций к рациональному использованию наличных рабочих сил (тейлоризм, психотехника). В Советской России деятельность академической Комиссии по изучению естественных производительных сил (КЕПС) была постепенно интегрирована в систему централизованного государственного планирования (Госплан), а движение на научную организацию труда (НОТ) приобрело гораздо больший размах, чем на Западе. На обоих этих уровнях «специальных организаторских наук» видную роль играли кадры старой научно-технической интеллигенции, включая деятелей оппозиционных в 1917 г. большевиками партий.

Первую Всероссийскую инициативную конференцию по НОТ 20 января 1921 г. открыл доклад самого А.А.Богданова «Организационная наука и хозяйственная планомерность». Он вызвал восторженные отзывы виднейшего специалиста по статистике труда, одного из будущих руководителей Госплана С.Струмилина и организатора Центрального научно-технического клуба профсоюзов (в прошлом - секретаря редакции журнала «Производительные силы России») С.Раецкого. Однако для ведущих советских идеологов НОТ А.Гастева (директор Центрального института труда – ЦИТа) и О.Ерманского тектологический подход был слишком абстрактным. А председатель массовой нотовской Лиги «Время» П.Керженцев присоединился к громогласным хулителям Богданова, извращенно толкуя «закон минимума» как «призыв равняться по наиболее слабому звену» (наст.изд.)

Во второй половине 1920-х годов проблема «слабого звена», или «узких мест», вышла на передний план в разгоряченных дебатах экономистов о методах построения народнохозяйственных планов и темпах индустриализации страны. Группа беспартийных сотрудников Госплана СССР во главе с В.Г.Громаном и В.А.Базаровым с самого начала положила в основу плановой методологии тектологические принципы цепной связи, подвижного равновесия и «лимитов» (минимумов). Это, как пояснил конкретно Базаров в цикле статей 1924-28 гг., означало: плавный рост с темпами, запроектированными на основе экстраполяции существующих экономических тенденций; соразмерность в развитии отраслей сельского хозяйства, легкой и тяжелой промышленности; оптимизация нормы накопления - той части народного дохода, которая идет на реконструкцию, - при возможно меньших затратах на капитальное строительство. «Узкие места» - «лимиты» - в поставленной задаче – определялись ограничениями оперативного воздействия государства на преимущественно мелкотоварное и инерционное сельское хозяйство, хозрасчетной заинтересованностью промышленных предприятий, невозможностью слишком «сжимать потребительский спрос широких масс населения в течение тяжелого переходного периода» (Базаров 1926, с. 10).

Вводя в плановую методологию предложенное американским социологом-позитивистом Л.Ф.Уордом (1843-1905) противопоставление "генетических" (стихийных) и "телеологических"(направляемых) общественных процессов, В.А.Базаров ставил организационную задачу сочетания "генетического" (рыночно-прогнозного, хозрасчетного) и "телеологического" (планово-целевого, директивного) подходов, чтобы достигнуть «оптимальных результатов с наличным запасом сил и средств». Его синтезная «планово-рыночная» концепция индустриализации предлагала рациональную очередность создания импортозамещающих производств и сохранение «основных элементов нэпа в интересах самого планового хозяйства»; предостерегала от поверхностной крупнопромышленной экспансии, пренебрегающей благосостоянием населения.

Но «сверху» И.Сталиным и его окружением было навязано иное «решение» - с приоритетом жестких заданий-предуказаний и волюнтаристским подхлестыванием темпов лихорадочного индустриального строительства. Нэп был сломан, а норма накопления завышена сверх предела того, что могло вынести население. Сторонники «генетического» планирования угодили под ГПУшлые обвинения во вредительстве, связях с контрреволюционной эмиграцией и подготовке интервенции. Среди гонителей плановиков-«генетиков» оказался и С.Струмилин, посчитавший, что «лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие».

С другой стороны, ведущий после смерти В.Ульянова-Ленина идеолог ВКП (б) Н.Бухарин, прежде склонный к «левачеству», теперь выступил против «формулы, которая говорит – максимум вложений в тяжелую индустрию». Неоднократно обвинявший Богданова в «оппортунистическом культурничестве», отступничестве и т.п., Бухарин был все же единственным из партийных «вождей», высоко оценившим тектологию и нередко подражавшим ее терминологии. Использовал он и богдановскую концепцию «закона трудовых затрат» (стоимостной эквивалентности) как приложение принципа «подвижного равновесия» к теории обмена. В статье «Заметки экономиста» 28 сентября 1928 г. Бухарин отстаивал план, который определил бы и обеспечил условия «подвижного экономического равновесия» как между промышленностью и сельским хозяйством, так и в рамках самого промышленного сектора. При наличных трудностях с хлебозаготовками увеличение капиталовложений в промышленные новостройки должно неизбежно привести к дальнейшей нехватке продовольствия и отставанию промышленности уже от собственных возросших потребностей с последствиями в виде многочисленных «узких мест» и обострения дефицита материалов. Бухарин рекомендовал установить «лимиты» и целесообразно расходовать средства на реальное строительство, а не сооружать «настоящие фабрики из кирпичей будущего».

За протест против «сверхиндустриализации» и «размычки» между промышленным городом и крестьянской деревней Бухарин поплатился руководящими постами и обвинениями в том, что он «правый уклонист» и «не диалектик, богдановец». Сталинисты понеслись, как с писаной торбой, с небрежными ленинскими зарубками о плохом влиянии «Begriffsscholastik Богданова» на Бухарина (Ленин 1929). Один из переметнувшихся учеников самого Бухарина заявил как зав. Агитпропом ЦК, что «богдановщина - идеалистическая фальсификация марксизма, смыкающаяся с реакционной буржуазной наукой» (XVI съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М. – 1930. – С.529-530)

Тем временем на допросе по сфабрикованному делу «Союзного бюро РСДРП (меньшевиков)» В.Г.Громан, отметив, что он сам и В.А.Базаров, «следуя А.А.Богданову», являются «действительными авторами выдвинутой Н.И.Бухариным теории равнения на узкие места», дал обширные показания о своей «виновности» - «членстве» в контрреволюционной организации, готовившей якобы политический переворот с целью свержения соввласти (Меньшевистский процесс 1931 года. Сб. документов. М. – 1999. – С.333). В.А.Базаров, не отрицая разногласий с правящей партией большевиков, не признал себя виновным в антисоветской деятельности, заявив, что считает «теоретическое обсуждение всех вопросов политики и экономики принципиально не допустимым… это обсуждение не может быть запрещено любому советскому гражданину, какой бы ни была его политическая биография» (Там же, с. 52, 53).

Советская экономическая, политическая и «философская» печать 1930-х гг. полна грубых нападок на Базарова, Громана, Бухарина и «механистическую теорию равновесия» Богданова. В 1937 г., когда злополучный «эклектик» Бухарин был арестован и объявлен «врагом народа», особо подчеркивалось, что он был «верным учеником махиста Богданова». Тогда же начала тиражироваться ложь о «богдановско-пролеткультовском нигилизме», а «махизм» стал емким обозначением всего темного, что подлежало устранению светлыми силами «диалектического материализма».

Большая советская энциклопедия (2-е изд., т. 5, с. 343-344) выносила Богданову штампованные вердикты: «Диалектике, как учению о борьбе противоположностей, он противопоставлял т.н. организационную науку о гармонии и примирении противоположностей, служащую для обоснования примирения классов, отказа от классовой борьбы… богдановский «закон трудовых затрат» был использован врагом народа Бухариным для «обоснования» капитулянтской «теории равновесия секторов» в советской экономике, сохранения в народном хозяйстве СССР старых пропорций, бывших при капитализме, что являлось идеологич. прикрытием контрреволюционной деятельности правотроцкистских реставраторов капитализма».

Эти топорные инвективы не смогли все же целиком заслонить недюжинную фигуру. Например, профессор аэронавтики Н.А.Рынин подчеркивал, что «писатель» А.Богданов в романе «Красная звезда» впервые выдвинул идею использования атомной энергии для двигателей межпланетных кораблей (Рынин 1934, с. 22). В сборнике материалов о выдающемся полярном исследователе упоминалось об участии в его первой экспедиции «топографа» А.Богданова («Владимир Александрович Русанов. Воспоминания, статьи, письма» М., 1945, с. 372, 388). Большая медицинская энциклопедия (т.3, 1957, стб. 1172) признавала, что врач-основатель Института переливания крови «вписал свое имя в ряды отечественных ученых, осуществлявших на себе научные эксперименты в интересах науки и народа».

Однако главное творение Богданова пребывало под спудом. Более того – в угаре борьбы с «буржуазной лженаукой» кибернетикой в ней учуяли повторение «избитых идеек» Богданова (Гладков 1955). Но и после шараханья в противоположную крайность с фанфарами «Кибернетику — на службу коммунизму!» признание за автором «Тектологии» приоритета в создании общенаучной системно-кибернетической концепции с большим трудом и лишь по крупицам проникало через препоны догматического партчинобесия.

Президент Польской Академии наук Т. Котарбиньский, известный представитель львовско-варшавской школы логиков и философов, в 1957 г. включил в собрание своих сочинений одобрительную рецензию 1927 г. на «Тектологию», а в 1961 г. призвал снять запрет с «этого полного проникновенных наблюдений и пионерских мыслей труда» (Kotarbinski 1961). Котарбиньский рассматривал «Тектологию» как версию развиваемой им самим с коллегами-соотечественниками праксеологии, «общей теории хорошей работы» (Kotarbinskii 1961). Позднее Т.Котарбиньский и его ученики опубликовали перевод фрагментов «Тектологии» и показали выводимость из «закона наименьших» Богданова «сетевого» метода планирования и организации работ PERT («Programme Evaluation Review Technique»), разработанного в американском стратегическом менеджменте (Pczelasskovski 1968).

Осторожничавшие советские авторы в течение 1960-х гг. от упоминаний имени А.А.Богданова в ряду зачинателей системного мышления переходили к «радикальному пересмотру отношения» к тектологии и ее оценке как первой фундаментальной разработке общенаучного круга проблем организации, управления и развития сложных системных объектов (Малиновский 1970). Почин сделал М.И.Сетров, особо подчеркнувший, что Богданов в понятии «бирегулятора» не только фактически сформулировал принцип обратной связи, но и иллюстрировал его теми же примерами, что один из основателей кибернетики У.Росс Эшби (Сетров 1967 и 1970). Предвосхищение Богдановым «общей теории систем» отмечали специалисты ВНИИ системных исследований (Блауберг, Садовский, Юдин 1969). С другой стороны, на Западе возрос интерес к Богданову в русле «советологических» исследований: появились первые биография (Grille 1966) и библиография (Yassour 1969).

В 1972 г. акад. А.Л.Тахтаджян в обширной статье изложил основные идеи тектологии, сравнил ее с общей теорией систем Л.фон Берталанфи (в пользу А.А. Богданова) и обогатил новыми категориями, установленными биологической систематикой, теорией эволюции и кибернетикой: субсистема, ограничение разнообразия, гетерогенные и гомогенные системы, матричный и эмергентный отбор, тригеррный эффект, принцип гетеробатмии (внутрисистемной структурной разноступенчатости) и т.д. А.Л.Тахтаджян привлек также внимание к забытой статье классика кристаллографии Е.С.Федорова «Перфекционизм» (1906) и работе самобытного физиолога-философа Н.А.Белова «Учение о внутренней секреции органов и тканей и его значение в современной медицине» (1911), рассматривая этих авторов как предшественников тектологии (Тахтаджян 1972, с.204, 258).

Углубление в родословную кибернетики и системных идей фокусировало интерес к тектологии в 1970-80-е гг. как в СССР, так и на Западе. Г.Н.Поваров в науковедческом исследовании «Ампер и кибернетика» (1977) указал на книгу польского консерватора Б.Трентовского «Отношение философии к кибернетике, или искусству править народом»(1843) и совпадение времени выхода «Тектологии» А.А.Богданова с выводом о необходимости «новой фундаментальной науки» организаторики в этюдах В.Оствальда (1912-13 и 1916) (Поваров 1977, с.49-50, 60). О Б.Трентовском и А.А.Богданове писал в популярной книге «Люди и кибернетика» Н.Н.Моисеев, поставивший тектологию в один ряд с такими составляющими гордость русской науки системами знания, как таблица Менделеева и биогеохимия Вернадского (Моисеев 1984, с. 43). «Трагедии богдановской идеи» посвятил большую статью эмигрировавший из СССР доктор философских наук И.Яхот, специалист по социальной статистике (Яхот 1980). В монографии «Подавление философии в СССР» (Нью-Йорк, 1981, на русском языке) он также уделил серьезное внимание Богданову, называя его «одним из интереснейших мыслителей ХХ века», смотревшим на десятилетия вперед (Яхот 1991, с. 102)

На Западе наибольший энтузиазм в отношении к «Тектологии» проявил переводчик ее сжатого варианта на английский язык (Bogdanov 1980) профессор Дж.Горелик. В предисловии к этому изданию и в ряде статей Горелик в сопоставлении с кибернетикой и ОТС показал значение концепции Богданова как исторически первого развернутого и наиболее широкого варианта общей теории систем (Gorelik 1975, 1987). Коллега Горелика по Университету Британской Колумбии (Канада) Р.Маттезих выразил недоумение по поводу «упорного молчания» Л. фон Берталанфи об А.Богданове и одновременно включил универсалистские попытки обоих ученых в контекст холистической и структуралистской гуманитарной мысли ХХ в., где особо выделятся гештальт-психология Х.Эренфельса, М.Вертхеймера, К.Коффки и В.Келера (Matessich 1978). Позднее известный системолог М.Зелены, занимаясь изучением «потерянных парадигм» системного анализа, посвятил в «Международном журнале по системным обобщениям» статьи кибернетике Б.Трентовского, концепции «осмотического роста» С.Ледюка и «Тектологии». Тектологическую картину дополнительных соотношений между биосферой и другими оболочками Земли Зелены расценил как предвосхищение формулировки «гипотезы Гея» Дж.Лавлока, завоевавшей популярность в последней четверти ХХ в (Zeleny 1988, p.335).

Значение «Тектологии» как «сигнального труда системной парадигмы» показал праксеолог К.Перехуда в «Реконструкции теории организации А.Богданова» (Perechuda 1984). В политико-философском и социологическом контексте организационные идеи Богданова были рассмотрены в исследованиях финна И.Сусилуото «Происхождение и развитие системного мышления в Советском Союзе» (Susiluoto 1982) и американки З.Сохор «Революция и культура» (Sochor 1988).

Переиздание в СССР «Тектологии» после 60-летнего перерыва в 1989 г. под редакцией академика Л.И.Абалкина стало своеобразным «свидетельством о возрождении». Но возрождении в каком качестве? Новым временам, наступившим после обвала плановой экономики СССР и крушения наукоцентристских и системосозидательских упований XIX и ХХ веков, вовсе не созвучны тональности «прогрессивного монизма», не говоря уже об «идеологии рабочего класса» и «всесоциальной планомерности». Этим граням проекта А.А.Богданова, неотделимым от архитектуры его личности, суждено занять места среди выводов характерологии и «экспонатов музея» утопии и дистопии (См. Gloveli, 1998).

Не стремясь к охвату всего спектра переоценок богдановского наследия в 1990-е годы (хотя вскользь упомянем о борзописной чуши вроде того, что тектология – это «чистая утопия власти»), отметим исключительно академические. Математик Н.Н.Моисеев, ранее воздававший должное «удивительному по своей универсальности, способности к синтезу уму» А.А.Богданова, в своих последних размышлениях пришел к выводу, что общая теория систем относится к числу «несостоявшихся наук». А историческая ограниченность тектологии сказалась прежде всего в непонимании Богдановым фактора неконтролируемой изменчивости в эволюции любых организаций. Отсюда явная неполнота и упрощенность богдановской теории кризисов, в которой упущена категория бифуркации, осмысленная А.Пуанкаре и позднее - синергетикой. Результаты бифуркационных (революционных) перестроек, когда память системы практически исчезает и ее будущее определяется стохастикой и неопределенностью, принципиально непредсказуемы (Моисеев 1995, с. 10).

С другой стороны, огромной заслугой Богданова Моисеев считал методологический подход к динамике общественных организационных структур. Организация, созданная для выполнения определенных функций, постепенно неизбежно приобретает собственные цели и начинает эволюционировать в сторону, не предусмотренную организующим субъектом. «Богданов по существу обосновал необходимость непрерывного совершенствования любого аппарата управления, неизбежности перестройки любых организационных структур и опасность их консервации». Но изменениям характеристик нужная именно постепенность, чтобы избежать кризиса-бифуркации. «И никаких революций, сколь бы ни манящими были открывающиеся перспективы» (там же, с. 11, 12).

В заключение Н.Н. Моисеев подчеркнул назревшую задачу многотомной сводки интерпретаций теорий организации, где Тектология Богданова займет достойное место (там же, с.13).

Монография А.Л.Тахтаджяна «Principia tektologiсa» начинается с оговорок о неприятии автором бросающейся в глаза идеологизированности главного труда Богданова, обусловленной марксистским мировоззрением и «нелепой концепцией классового характера науки» (Тахтаджян 1998, с.8). По убеждению Тахтаджяна, «Александр Богданов был последний великий утопист», и «можно только сожалеть, что столь много времени и сил он отдал делу, которое в результате привело страну в пучину бедствий», хотя и «не ратовал за химерические идеи «диктатуры пролетариата» и «мировой революции» и в идейном отношении был в оппозиции к новому режиму» (там же, с.9). Значительно подробнее, чем в работе начала 70-х гг., Тахтаджян останавливается на универсально-эволюционных схемах Спенсера, о которых Богданов упоминает лишь вскользь – вероятно, из-за резко отрицательного отношения британского философа к социализму. А.Богданов не принял всерьез памфлета Г.Спенсера о социализме как «грядущем рабстве» (Богданов 1990, с.73, 467).

В пользу такого вывода свидетельствует и классифицикация систем по информационной иерархии на всех структурных уровнях Вселенной, предложенная доктором географических наук А.Д.Армандом в развитие системно-кибернетического понимания принципа отбора (Арманд 2001, с. 797).

Повсеместное распространение иерархических систем является следствием естественного отбора на прочность по отношению к внешним и внутренним возмущениям. «Сверху донизу Вселенной» структуры, способные сопротивляться разрушаемым «шумам», составляют строительные элементы для «этажей», где сито отбора «до бесконечности» делит системы на устойчивые и неустойчивые. Набор механизмов, существующих в природе для обеспечения устойчивости систем, включает три основных типа информационных связей:

1. Корпускулярные «рыхлые» системы с однотипными взаимозаменяемыми компонентами, способные бесконечно воспроизводить себя, регенерировать нарушенные участки. Это аддитивные структуры, в математическом смысле представляющие собой множества неотличимых элементов. Свойство «гасить» воздействия на расстоянии немногих шагов от места получения сигнала делает эти системы устойчивыми к «дождям» информационных шумов: сигналы «тонут» в слабосвязанной среде, как волны в вязкой жидкости.

2. Дополнительные «эластичные» системы из разнокачественных элементов, достигающие устойчивости по отношению к «шумам» благодаря возможности формирования обратных связей между группировками элементов. «Отрицательные обратные связи компенсируют вызванные возмущениями отклонения, возвращая систему к ее исходному состоянию (пример – химические равновесия, подчиняющиеся принципу Ле-Шателье). Положительные обратные связи при благоприятных условиях делают систему агрессивной, распространяя ее структуру на соседние области пространства (скажем, социальные системы городов» (там же, с. 798).

3. Нуклеарные «централистические» системы, выигрывающие в борьбе за существование за счет высокой согласованности компонентов, достигаемой благодаря формированию общего координирующего центра – «ядра». Такая система может жертвовать «периферийными» элементами. Но согласованность действий ее частей «оплачивается» тем, что при поражении единственного центрального элемента вся система должна исчезнуть, если только не выработался особый механизм компенсации этой потери.

Заключая, что «эволюция Универсума выделила эти три группы в качестве основных образцов, архетипов» (там же, с. 799), А.Д.Арманд не ссылается на «Тектологию». Но выделение первого типа систем он заимствует из классификации, разработанной сыном А.А.Богданова биологом А.А.Малиновским (Малиновский 2000, с. 120) в развитие идей отца о формирующем механизме ингрессии. Что касается двух других типов, то их выделение по существу есть прямое приложение таких тектологических понятий, как системное расхождение с тенденцией к образованию дополнительных связей и двумя особыми случаями – дегрессией (организационная пластичность и «схождение вниз») и эгрессией («выхождение из ряда» центрального комплекса)! Общенаучная актуальность концептуального аппарата А.А.Богданова в свете выявленной А.Д.Армандом иерархии информационных структур мира очевидна.

Современные размышления

Возражая хулителям «Тектологии» по поводу введения новых необычных терминов, Богданов настаивал, что во всеобщей организационной науке таковых выработается еще немало, но зато ее приемы позволят отбросить тысячи старых терминов разных наук, устанавливая «то общее, что скрыто под многообразием специальных оболочек» (наст. изд., с.). К сожалению, работающая полезность богдановских терминов – особенно, таких как «ингрессия», «эгрессия» и «дегрессия» - явно недооценена. А их использование может быть весьма плодотворным как в более конкретных направлениях – от институциональной экономики до нейрокультурологии – так и в организационной динамике обществ – направлении, способном вырасти из тектологической критики «исторического материализма» при сохранении задачи выяснения «связи разных сторон общественного процесса» (Богданов 1923а).

Трагедии и фарсы минувшего века показали, что «исторический материализм» (неортодоксальным приверженцем которого оставался и сам Богданов) слишком прямолинейно трактовал эту связь и насильственно пытался состыковать разные стороны в соответствии с «марксиоматикой» идеала «прозрачно ясных» отношений людей в производстве и распределении (Маркс и Энгельс, т. 23, с. 80-81). С идеалом разумно-прозрачных (как Хрустальный Дворец) человеческих отношений приходится расстаться и предпочесть категорию оппортунистического поведения той "глубокой преданности коллективным целям", которой требуют структуры с изначальной гуманитарной и нерыночной направленностью - ориентиры утопических проектов экономической организации (Уильямсон 1996, с. 102).

Но не стоит всерьез воспринимать накинутое на экономическую реальность покрывало «адамосмитизма» (Гейтс 163-190), с хлестаковской привязкой «философии свободы» к «жесткой дисциплине рынка» и идиллией «рассредоточения экономической власти и простого механизма контакта между покупателями или предъявителями спроса, и продавцами, или поставщиками товара и услуги» (Макконнел, Брю 1992, кн. 1 , с. 51-53). Все гораздо сложнее.

Еще Аристотель, как известно, "экономии" противопоставил "хрематистику" - "искусство наживать состояние", основанное на "стремлении к жизни вообще, но не к благой жизни". «Общей приметой искусства наживать состояние является то, если кто-либо в состоянии взять в свои руки какую-нибудь монополию» (Аристотель 1984, с. 102). Дальнейшее развитие экономической мысли в теологических и гуманитарных рамках (порицание торговли, учение о «справедливой цене», запреты на взимание процентов, проповедь общности имуществ и обличения частной собственности) тщетно пыталось преодолеть хрематистические мотивы, пока ренессансная культура не восславила корыстолюбие, реформатская церковь не дала духовной санкции на приобретательство («протестантская этика» с ее отмеченной М.Вебером «патетической бесчеловечностью» доктрины предопределения) и британский менталитет не породил парадокса Б.Мандевиля «пороки частных лиц – благо для общества».

Лишь недавно пришло понимание скандальной «Басни о пчелах» Мандевиля как своеобразной антиутопии с хрематистической насмешкой (Субботин 1986, с. 39; Гловели 2000 с. 274). Ее же более чем серьезным отзвуком стали выводы А.Смита: в "Теории нравственных чувств" - о "низшей добродетели" частного интереса; а в "Богатстве народов" - о «невидимой руке», направляющей к общему благу стремление индивидов к максимуму собственных прибылей.

Эта идиллия расчета не на благожелательность, а на эгоизм рыночных агентов не вполне увязывается, однако, с замечанием самого Смита о "грубой" справедливости рыночной конкуренции и вовсе не увязывается с его возмущением заинтересованностью промышленно-торгового класса "в том, чтобы вводить общество в заблуждение и даже угнетать его" сговорами о монополии. Политическая экономия после Смита разделилась на либералов и социалистов: первые отождествили частный интерес как не с низшей, а с главной добродетелью; вторые считали возможным растворить его в «благожелательном энтузиазме» (Д.Рикардо о Р.Оуэне) и исключить тем самым хремастистический мотив прибыли из экономической реальности.

За марксистским идеалом «ассоциированного труда, выполняемого добровольно, с готовностью и воодушевлением» стояло видение «всеобщего интеллекта» как универсального типа организационных связей между людьми в их производственных отношениях (Маркс и Энгельс, т. 16, с. 9; т.46, ч. 2, с. 215). А.Богданов не знал выводов экономических рукописей К.Маркса о «всеобщем научном труде», но проект тектологии как «науки о планомерных комбинациях мировой практики и познания» полностью соответствовал этим выводам. Общество с автоматизированным производством, грандиозной революцией в способах сообщения и всеобщей организационной наукой (Богданов 1924б) - такой виделась вероятная высшая форма трудовой ингрессии, координации усилий различных людей для общих целей (наст. изд.).

Но Богданов вместе с остальной социалистической традицией впал в романтизм «преодоления специализации» и не посчитался с выявленной германским социологом Ф.Теннисом (1887) необратимостью замещения отношений общинности (Gemeinschaft) отношениями опосредованной общественности (Gesellschaft), где основным типом организационных связей между людьми в передаче материала трудового опыта является сделка. Она ничто иное, как асимметричная ингрессия, дающая начало системному расхождению в формах дегрессии и эгрессии.

Из теории Л.Нуаре Богданов делал вывод, что лексика как основная группа дегрессивных форм опыта произошла из своеобразных «отбросов» человеческого развития – трудовых выкриков (наст. изд.). Меновая торговля как дегрессия обмена деятельностью между людьми развивается также из своеобразных «отбросов» общинности: торговец вынужден выбирать между социальным отщепенством и убыточностью; типичным решением этой дилеммы было этническое и религиозное отмежевание торговцев, появление диаспор, торгующих меньшинств (Шрадер 1999, с. 105-106). С другой стороны, в традиционных обществах образуются эгрессивные формы обмена деятельностью, начиная с выделения жрецов и воинов - специалистов по коммуникации с добрыми и злыми духами и с враждебными чужаками. Такие великие этапы развития идеологии, как иероглифы и клинопись, неразрывно связаны с эгрессией восточного деспотизма, а алфавитное письмо стало следствием заинтересованности в коммерческой тайне (дегрессия) финикийских торговцев, снискавших в древности репутацию «обманщиков лукавых, от которых много людей пострадало» (Гомер).

Социальная эгрессия опирается на дегрессивную природу идеологий («фетишизм авторитетов и норм»); но и рынок с его товарно-денежными коммуникаторами, хрематистическим опосредованием отношений между людьми («меновой фетишизм») представляет собой дегрессию: словами А.Смита – «грубая справедливость» конкуренции, «низшая добродетель». Но, будучи продуктом «организационно низших группировок, выделяемых, «дезассимилируемых» пластичными комплексами», дегрессия «есть организационная форма огромного положительного значения: только она делает возможным высшее развитие пластичных форм, фиксируя, закрепляя их активности, охраняя нежные комбинации от грубой их среды» (Наст. изд., с.). Однако рыночные манипуляции - вопреки фон Хайеку и прочим апологетам конкуренции – не могут быть приравнены к научным, техническим или художественным открытиям, связанным с пластикой «души прекрасных порывов».

Выдающийся французский историк Фернан Бродель (1902-1985) в своем масштабном исследовании «игр обмена» убедительно показал природу рынка как асимметричной ингрессии сделок и капитализма как эгрессии – возвышения непрозрачной зоны концентрированных активностей над обширной поверхностью горизонтальных связей- рынков и "гумусным слоем" материальной жизни. "Процесс капитализма обозначается тем отчетливее, чем длиннее становятся торговые цепочки между непосредственными производителями и конечными потребителями, когда от разрыва прямой связи решающими преимуществами обладает купец, и исключительно ярко этот процесс проявляется в торговле на дальние расстояния" (Бродель 1993, с.58-59). В силу этой асимметрии возвышаются активные иерархические социальные структуры, которые искажают в свою пользу ход обмена, осуществляют манипуляции, о которых масса людей не имеет понятия - например, сложное искусство денежного курса. Это - "царство изворотливости и право сильного" (Бродель 1988, с. 120). Капитализм, занимая экономические вершины, с необыкновенной настойчивостью опирается на средоточия экономической власти - монополии де-факто; организация приводит рынок в действие (Бродель 1993, с. 118-119).

Проанализированная Броделем динамика капитализма - это процесс использования Европой преимущества организованных рынков и сложения иерархии в масштабах всего мира. Иерархия обменов выделяет из торгующей массы дистанцированный от нее слой крупных предпринимателей, связанных с торговлей на дальние расстояния и присваивающих все, что в радиусе досягаемости оказывается достойным внимания.

О том, что подлинная судьба капитализма разыгрывается в сфере социальных иерархий до концепции «миров-экономик» Броделя говорили теории финансового капитала европейских марксистов 1900-20-х г. (Р.Гильфердинг, Н.Бухарин и другие) и периферийного капитализма латиноамериканских экономистов 1940-60-х гг. (Р.Пребиш, С.Фуртаду и др.) Первые показывали как капиталистическая конкуренция неизбежно порождает концентрацию производства и капитала и господство над миром промышленно-финансовых монополий. Вторые на примере своего макрорегиона проследили, как "центр" мирового хозяйства деформирует "периферию", определяя своими импульсами ее "двойственную динамику": расхождение традиционного и модернизированного секторов. Модернизированный сектор интегрируется в мировое капиталистическое хозяйство и обслуживает воспроизводственный процесс стран "центра", а не стран "периферии", слаборазвитость которых таким образом усугубляется.

Эти концепции начала и середины минувшего столетия в конце его нашли продолжение в мир-системном подходе к анализу "арены коллективного действия человека". Его ведущий теоретик ученик Ф.Броделя американец Иммануил Валлерстайн описывает возникшую в ходе заокеанской экспансии Запада современную капиталистическую мир-экономику как глобальную систему с момента ее возникновения, представляющую собой обширные цепи включающих производство структур, рассеченных многочисленными политическими структурами. "Базовая логика в том, что накопленная прибыль распределяется неравно в пользу тех, кто в состоянии достичь различных видов временных монополий в рыночных сетях" (Валлерстайн 2000). Тектологически говоря, товарные потоки, захваченные глобальной асимметричной ингрессией, сгущаются в эгрессию организованных рынков и закрепляются дегрессией международного разделения труда (МРТ). МРТ складывается как трехъярусная иерархия центра, полупериферии и периферии. Эгрессивным центром-гегемоном образовавшейся капиталистической мир-экономики стал приатлантический северо-запад Европы - страны с развивающейся отраслевой решеткой (прежде всего Голландия и Англия), предоставляющие промышленную продукцию, фрахтовые и финансовые услуги. Периферию составили колониальные страны - постащики на мировой рынок дорогих товаров с малым удельным весом (драгоценные металлы, пряности, кофе), а полупериферию - аграрные европейские страны - экспортеры массовых товаров с высоким удельным весом (зерно, железо, товары для кораблестроения и мореходства). Стягивание товарных цепочек к центрам-гегемонам "цивилизованного мира" и включение остальных стран в международное разделение труда и мировой рынок как периферийного и полупериферийного ярусов обусловило насаждение плантационного рабства колониях и бремя "вторичного закрепощения крестьянства" с тяжелейшей барщиной в европейских странах к востоку от Эльбы.

Западная Европа "вновь "изобрела" рабство и "экспортировала античное рабство в Новый Свет", и именно в ответ на ее нужды произошло второе издание крепостничества в Восточной Европе, - констатировал Ф.Бродель, соглашаясь с И.Валлерстайном о том, что "капитализм является порождением неравенства в мире; для развития ему необходимо содействие международной экономики. Он является плодом авторитарной организации явно чрезмерного пространства. Он не дал бы столь густой поросли в ограниченном экономическом пространстве. Он и вовсе не смог бы развиваться без услужливой помощи чужого труда"(Бродель 1993, с. 98).

Картину мир-экономики как рыночной глобальной эгрессии дополняет понятие гегемонистской стабильности Ч.Киндлбергера. Он объяснил величайший экономический кризис - 1929-1933 гг. - переходным состоянием, когда прежний центр - Великобритания - утратил роль гегемона, а новый - США - еще не закрепился. Интересно, что состояние переходности мировой экономики от центра- Великобритании к центру-США четко диагностировал А.А.Богданов в докладе «Версальское устроительство», сделанном и опубликованном в 1922 г. Развивавшиеся тогда тектологом концепции современного государства как орудия коллективного страхования капитала и национально-государственного капитализма как результата мирового военного кризиса во многом подтвердились практикой институционального реформаторства (с помощью «мозговых трестов») и макроэкономического антикризисного регулирования в США и странах европейского северо-запада.

Во второй половине ХХ в. США как центр-гегемон капиталистической мир-экономики гарантией рынков содействовали экономическому подъему Западной Европы, Японии, "новых индустриальных стран" Юго-Восточной Азии, хунташной Чили. Но при этом глобальная дегрессия международного разделения труда выражается в"развитии недоразвитости" зависимой периферии и сосредоточении в центре почти всего инновационного потенциала. Наконец, асимметрия глобальной ингрессии приводит к системному расхождению хозяйственных организмов с тенденцией к дополнительным "извращенным связям" (М.Кастельс) - через наркобизнес, подпольную торговлю оружием, поставку "женского" товара, отмывание денег и иные формы криминальной экономики; также как сегментация общества на группы в зависимости от их способности или неспособности действовать в производственной системе, основанной на информатике, дополняется вспышками повседневного насилия вплоть до немотивированных убийств в качестве утверждения личности (Кастельс 1992. с. 54).

И.Валлерстайн оглашает мир-системный анализ как "подарок XXI веку", как призыв к спору о новой парадигме гуманитарных наук, к системному знанию о социальной реальности. В этом споре свое веское слово должна сказать и тектология А.А.Богданова, поставившая не получивший ответа в ХХ веке глобальный вопрос: как овладеть организационными законами в культурной сфере, «чтобы не получалось такого равнения по низшему, которое подчиняет цивилизацию пережиткам дикости, хотя бы они были гораздо слабее накопленных ею активностей» (Наст. изд. с.).

Настоящее переиздание отличается от подготовленного самим А.А.Богдановым издания 1925-1929 гг. и от издания 1989 г. текстологическими уточнениями, дополнительными комментариями и составом приложений. Оставлены ответы А.А.Богданова критикам и его обзор «учения об аналогиях» югославского математика-философа М.Петровича. Добавлены наиболее интересные, на наш взгляд, работы А.А.Богданова 1920-х гг. по организационной динамике обществ - доклад «Версальское устроительство», опубликованный лишь однажды в 1922 г., и вовсе не публиковавшиеся ранее тезисы доклада «Общественнонаучное значение новейших тенденций естествознания»(1923). Доклад, сделанный Богдановым на основе этих тезисов и также не увидевший света, будет опубликован в готовящемся к изданию Международным Институтом Александра Богданова сборнике избранных трудов А.А.Богданова «Философия и социология».

1. Аристотель. Собрание сочинений. Т. IV. Политика. М., 1984.

2. Арманд А.Д. Иерархия информационных структур мира // Вестник РАН. 2001. - № 1.

3. Базаров В.А. А.А.Богданов (Малиновский) как мыслитель // РГАСПИ. Ф. 259. Оп. 1. Д. 96.

4. Базаров В.А. О методологии построения перспективных планов // Плановое хозяйство. 1926. № 7.

5. Бердяев Н.А. Заметка о книге А.Богданова «Познание с исторической точки зрения» // Вопросы философии и психологии. 1902. Вып. 3 (63).

6. Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. Спб. – 1909.

7. Блауберг И.В., Садовский В.Н., Юдин Э.Г. Системный подход: предпосылки, проблемы, трудности. М. – 1969.

8. Богданов А. Автобиография // Деятели СССР и революционного движения России. М. – 1990.

9. Богданов А.А. Авторитарное мышление // Образование. 1903. - №№ 4, 5,6.

10. Богданов А.А. Борьба за жизнеспособность. М. – 1927 а.

11. Богданов А.А. Вопросы социализма. М. – 1918.

12. Богданов А.А. Вопросы социализма. Работы разных лет . М. – 1990.

13. Богданов А. Воспоминания о детстве // Неизвестный Богданов. Книга 1. М. – 1995

14. Богданов А. Исторический материализм и вопросы первобытной жизни // Вестник Социалистической академии. Вып. 3. 1923 а

15. Богданов А.А. Красная звезда. Роман-утопия. . С приложением «О вероятных формах жизни будущего общества». Л.-М. - 1924

16. Богданов А. О пролетарской культуре. Л. – М. – 1925.

17. Богданов А. Пределы научности рассуждения // Вестник Коммунистической академии. Вып. 21. 1927 б.

18. Богданов А.А. Письма В.В. Вересаеву // Вестник МИАБ 2002. - №2(10).

19. Богданов А. Предисловие // Лихтенштадт В.О. Гете. Борьба за реалистическое мировоззрение. Пб. 1920.

20. Богданов А. Тайна смеха // Вестник МИАБ. 2000. № 2.

21. Богданов А. Философия живого опыта. 3-е изд. М.– 1923 б.

22. Богданов А. Эмпириомонизм. Кн. II – Спб. – 1905.

23. Богданов А. Эмпириомонизм. Кн. III – Спб. – 1906.

24. Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск - "Полиграмма" - 1993.

25. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. Том 1. Структуры повседневности. М. - "Прогресс" - 1986.

26. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. Том 2. Игры обмена. М. - "Прогресс" - 1988.

27. Валлерстайн И. Мир-системный анализ // Время мира. Новосибирск - 2000.

28. Гладков Т.К. Кибернетика – псевдонаука о машинах, животных, человеке и обществе // Вестник МГУ. 1955. № 1.

29. Гейтс Б. Дорога в будущее. М. – 1996.

30. Гловели Г.Д. Всеобщие организационные механизмы в мире экономики и в мир-экономике // Тектологический альманах. Труды международной научной конференции "Тектология в XXI веке". М. - МИАБ – 2000.

31. Гловели Г.Д. «Социализм науки»: мебиусова лента А.А.Богданова. М. – «Знание» -1991.

32. Гловели Г.Д. Экономические дискуссии 1920-х годов о природе планового хозяйства // История экономических учений. Учебное пособие. М. - ИНФРА - М. – 2001.

33. Зубчанинов В.В. Увиденное и пережитое. М. –ИМЭМО - 1995.

34. Ленин В.И. Замечания на книгу Н.Бухарина «Экономика переходного периода» // XI Ленинский сборник - М. – 1929.

35. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Том 18. М. – 1973.

36. Луначарский А.В. Памяти А.А.Богданова // Правда, 1928, № 85

37. Малиновский А.А. Тектология // Философская энциклопедия. Том 5. М. – 1970.

38. Малиновский А.А. Тектология. Теория систем. Теоретическая биология. М. – Эдиториал УРСС – 2000

39. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения в 50 томах

40. Моисеев Н.Н. Люди и кибернетика. М. – 1984.

41. Моисеев Н.Н. Тектология А.Богданова – современные перспективы // Вопросы философии. 1995. № 8.

42. Мюллер М. Наука о мысли. Харьков – 1891.

43. Макконнелл К., Брю С. Экономикс. Кн. 1. - М. - "Республика" - 1992.

44. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. в 50 тт.

45. Оксенов Инн. «Социализм науки» А.Богданова. Рецензия // Книга и революция. 1920. № 6

46. Поваров Г.Н. Ампер и кибернетика. М. – 1977.

47. Рынин Н.А. Техника и фантазия // В бой за технику. 1934- № 8.

48. Сетров М.И. Об общих элементах тектологии А.Богданова, кибернетики и теории систем // Уч. зап. кафедр обществ. наук вузов г. Ленинграда. Вып. 8. – Л. 1967.

49. Сетров М.И. Принцип системности и его основные понятия // Проблемы теории и методологии системного исследования. М. – «Мысль» - 1970.

50. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Кн. I. М. - "Ось-89" - 1997.

51. Соболев И. Товарищ // Вестник МИАБ. 2002. № 4.

52. Субботин А.Л. Мандевиль. М. - "Мысль" - 1986.

53. Тахтаджян А.Л. Тектология: история и проблемы // Системные исследования. 1971. М. – 1972.

54. Тахтаджян А.Л. Principia tektologiсa. Принципы организации и трансформации сложных систем: эволюционный подход. СПб. СПХФА. – 1998.

55. Уайт Дж. От философии к организационной науке: источники и предшественники тектологии А.Богданова // Вопросы философии. 1995. № 8.

56. Уильямсон О. Экономические институты капитализма. Спб. - Лениздат - 1996.

57. Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М. - "Изограф" - 2000.

58. Шрадер Х. Экономическая антропология. Спб. – «Петербургское востоковедение» - 1999.

59. Яхот И. Гибель тектологии Богданова – предшественницы кибернетики и системной теории // СССР: внутренние противоречия. Вып. 3. 1982.

60. Яхот И. Подавление философии в СССР // Вопросы философии. 1991. № 11.

61. Bogdanov A. Essays in Tektology. The General Science of Organization. Transl. by G.Gorelik. Intersystems Publications: Seaside, California. – 1980

62. Gloveli G. Psychological applications of Tektology // Alexander Bogdanov and the Origins of Systems Thinking in Russia – Ashgate - 1998

63. Gorelik, G. 'Principal ideas of Bogdanov's "Tektology": The Universal Science of Organization', // General Systems, XX. - 1975

64. Gorelik, G. 'Bogdanov's Tektologiya, General Systems Theory and Cybernetics', // Cybernetics and Systems: An International Journal, 18. - 1987

65. Grille, D. Lenins Rivale. Bogdanov und seine Philosophic, Verlag Wissenschaft und Politik: Koln. – 1966

66. Kotarbinskii T. Rozwoj prakseologii // Kultura i spoteczenstwo. 1961. T. 5. No. 4.

67. Matessich, R. Instrumental Reasoning and System Methodology: Dordrecht. – 1978

68. Pczelasskovski W. Economiczne problemy tektologii A.Bogdanowa // Studia economiczne. – 1968. - No. 20

69. Perechuda K. Rekonstrukja tektologicznej teorii organizacii A.Bogdanowa // Prakseologia. – 1984. – No. 91-92

70. Susiluoto, I. The origins and development of systems thinking in the Soviet Union. Political and philosophical controversies from Bogdanov to present-day re-evaluations, Suomalainen Tiedeakatemia: Helsinkii. - 1982

71. Sochor, Z. Revolution and Culture: the Bogdanov-Lenin Controversy, Comell University Press: Ithica and London. - 1988

72. White, J. 'The first Pravda and the Russian Marxist tradition', // Soviet Studies, No.2. - 1974

73. Yassour, A. 'Bogdanov et son oeuvre', // Cahiers du Monde Russe et Sovietique, No. 3-4 - 1969

74. Zeleny, M. 'Tectologiya // International Journal of General Systems, Vol.14. - 1988